Боже милостивый, подумал Жак, какая прорва полезных сведений об усах и о заключенном в них тайном смысле. Он спросил, сколько с него за кофе, но хозяин денег не взял, сказав: «Заплатите в другой раз».

– Многие арабские шейхи приезжают к нам вживлять себе усы, – сказал он на прощанье. – Лучше наших усов в целом мире нет.

Жак еще поговорил бы с хозяином, но тот извинился и поспешил к клиентам, которые стали собираться к обеду. Он все же уплатил по счету, поданному безусым юношей, и вышел, благодаря в душе дочку, буквально выпихнувшую его на пенсию – очень недурную, кстати. А что если он вернется, вновь выйдет на службу и расскажет коллегам о разновидностях турецких усов? Все, конечно, сочтут, что это очень забавно и экзотично, но – не более того.

Он шел в сторону рынка и думал: «Почему я никогда-никогда не мог заставить родителей бросить хоть ненадолго поля в Амьене и постранствовать по свету?» Поначалу они отговаривались тем, что нужны деньги, чтобы дать хорошее образование ему – единственному сыну. Когда же он стал специалистом по маркетингу – отец и мать даже слова такого не слышали – принялись отговариваться иначе: вот как кончится работа, так и поедут отдыхать, ну, если не сейчас, то в следующий раз, хотя каждый крестьянин знает, что природа не замирает ни на миг и отпусков не дает, и работа не кончается, а сельский труд – сев, и пахота, и жатва – чередует тяжкие труды, где проливается много пота, с тоскливым и скучным ожиданием, когда же сменится цикл.

На самом деле родители Жака и не помышляли о путешествиях, потому что весь окружающий мир страшил их – они боялись заблудиться на незнакомых улицах неведомых городов, заполненных спесивыми насмешниками, которые с первого слова различат деревенский выговор. Да нет, лучше уж не трогаться с насиженного места, благо оно уготовано каждому в этом мире, и закон этот следует соблюдать неукоснительно.

В детстве и в отрочестве Жака это доводило до отчаяния, и ему не оставалось ничего иного, как попытаться выполнить план, им же самим придуманный – найти хорошую работу (нашел), удачно жениться (в 24 года удалось и это), посмотреть мир (получилось, и он в конце концов смертельно устал от бесконечной вереницы аэропортов, отелей и ресторанов, меж тем как жена терпеливо ждала его дома, пытаясь заполнить свою жизнь чем-то еще, кроме воспитания дочери), сделать карьеру, заняв высокую должность, потом отойти от дел и вернуться в родную сельскую глушь, чтобы окончить свои дни там же, где начал.

Теперь, по прошествии стольких лет оглядываясь назад, он понимал, что можно было бы и отсечь все лишние промежуточные звенья, однако беспокойный нрав и неуемная любознательность толкали его вперед, к нескончаемым часам работы, которая сначала нравилась, а потом – именно когда он взлетел наверх – стала ему ненавистна.

Можно было еще немного выждать и уйти в свой срок. Он успешно поднимался по служебной лестнице, жалованье его утроилось, дочь Мари – ее воспитанием он занимался в перерывах между бесконечными командировками – начала изучать в университете политологию, завела себе возлюбленного и переехала к нему. А жена в конце концов развелась с ним, потому что сочла свое супружество совершенно бессмысленным, и теперь жила в одиночестве.

Почти все его идеи, касающиеся маркетинга (и само понятие, и профессия были теперь в большой моде), принимались с ходу, хотя порой и оспаривались не в меру бойкими стажерами, желавшими выделиться: но Жак быстро привык к этому и научился подрезать крылья нахальным птенцам. Бонусы по итогам года, зависевшие от прибылей компании, росли неуклонно. Теперь, вернув себе холостой статус, он чаще стал бывать «в обществе», где без труда знакомился и заводил романы с привлекательными дамами, проявлявшими к нему не вполне бескорыстный интерес: его косметическая фирма служила ему наилучшей рекомендацией, и возлюбленные неизменно давали понять, что хотели бы фигурировать на рекламных фотографиях, но Жак не говорил ни «да», ни «нет». Время шло, те, кто искал выгоды, уходили, те, кто питал к нему искреннее чувство, желали выйти за него замуж, однако он уже спланировал свое будущее: еще десять лет поработает – и выйдет на пенсию мужчиной в полном расцвете сил, с большими деньгами и возможностями. И снова начнет странствовать по свету, но теперь уже поедет в Азию, где никогда прежде не бывал. Постарается постичь и усвоить все, что захочет показать ему дочь Мари, с которой к этому времени его уже связывала крепкая дружба. Они вместе мечтали, как отправятся на берег Ганга, в Гималаи, в Анды и в Ушуайю возле Южного полюса. Все это, разумеется, когда он выйдет на пенсию. А Мари, само собой, получит диплом.

Однако два события перевернули их жизнь.

Первое произошло 3 мая 1968 года. Жак ждал Мари в своем рабочем кабинете, – она обещала зайти за отцом, чтобы вместе ехать домой – как вдруг заметил, что она опаздывает уже больше, чем на час. Тогда он оставил ей записку на рецепции (компании принадлежало несколько зданий, и то, в котором размещался кабинет Жака, находилось в фешенебельном центре Парижа возле церкви Сен-Сюльпис) и вышел, решив дойти до метро в одиночку.

И тут увидел, что Париж горит. Небо заволокли клубы черного дыма, отовсюду слышался вой сирен, и первая мысль Жака была – русские бомбят его город!

Но его тотчас отшвырнула к стене группа молодых людей, которые бежали по улице и, прижимая к лицу мокрые тряпки, выкрикивали: «Долой диктатуру!» и еще что-то – Жак сейчас уже не помнил, что именно. Появившиеся следом полицейские в боевой экипировке бросали гранаты со слезоточивым газом. Кое-кто из юнцов спотыкался и падал, немедленно попадая под удары дубинок.

Глаза стало жечь и щипать от газа. Жак не понимал, что происходит. Надо было кого-то спросить, но сейчас самое главное – найти Мари. Где она может быть? Он попытался пройти к Сорбонне, но на подступах к университету шли настоящие уличные бои между силами «охраны порядка» и парнями, похожими на банду анархистов из какого-то фильма ужасов. Горели автомобильные покрышки, в полицейских летели булыжники и «коктейли Молотова», уличное движение, разумеется, прекратилось. Новые порции слезоточивого газа, громче крики, гуще летели камни, вывернутые из мостовой, чаще мелькали полицейские дубинки над телами избиваемых. Где же Мари?

Где моя дочь?

Лезть в самую гущу схватки было бы ошибкой – если не самоубийством. Лучше вернуться домой, ждать звонка от Мари и надеяться, что это все скоро минет.

Руководствуясь в жизни иными устремлениями, Жак никогда не принимал участия в студенческих манифестациях, но на его памяти ни одна не продолжалась дольше нескольких часов. Надо было терпеливо ждать звонка Мари и молить Бога, чтобы звонок этот последовал. Они с дочкой живут в стране воплощенного благополучия, в стране, где молодые люди получают все, что пожелают, а взрослые знают, что если будут усердно трудиться, без особых проблем получат в свой срок хорошую пенсию и смогут по-прежнему пить лучшее в мире вино, есть блюда лучшей в мире кухни и спокойно, ничего не опасаясь, ходить по самому красивому в мире городу.

Мари позвонила далеко за полночь: Жак сидел перед телевизором, где два канала продолжали работать, передавая и анализируя, анализируя и передавая все, что днем случилось в Париже.