Тем все и кончалось.

Жак неустанно пользовался своими приятельскими отношениями с хозяином ресторана – они с ним были на «ты» и называли друг друга по имени – что было частью плана и производило немалое впечатление на гостей. Официанты сопровождали их от дверей к «его столику» (и откуда им было знать, что в зависимости от того, сколько народу в зале, столик этот каждый раз оказывается другим), немедленно наливали каждому по бокалу шампанского, а потом подавали меню, выслушивали заказы, уточняя: «Вино подать ваше, не правда ли?», и Жак кивал, и разговоры всегда были одинаковы (он неизменно осведомлялся, не хотят ли новоприбывшие посетить «Лидо», «Крейзи Хорс» или «Мулен Руж», и приходилось только дивиться, что Париж в глазах иностранцев ужался до трех кабаре). О делах на деловом ужине он начинал говорить только в самом конце, когда всех обносили прекрасными кубинскими сигарами и согласовывались последние детали сделки с гостями, считавшими себя очень важными персонами, хотя на самом деле все контракты уже были подготовлены в департаменте продаж, и их требовалось только подписать.

И в тот день все поначалу шло как обычно. После того, как все сделали заказ, гарсон повернулся к Жаку и осведомился: «Как всегда?»

Как всегда означало – начать с устриц. Их полагалось глотать живыми, а поскольку большинство гостей были иностранцы, это вызывало у них ужас. За устрицами следовали escargots – знаменитые улитки. За улитками – блюдо с лягушачьими лапками.

Никто за столом не решался отведать эти яства, а Жаку только того и было надо. Это было частью его стратегии маркетинга.

Все закуски подали одновременно. На стол поставили блюдо с устрицами, и гости ждали, что будет теперь. Он окропил устрицу лимонным соком, она к удивлению и ужасу присутствующих шевельнулась. Потом положил ее в рот и позволил ей проскользнуть в желудок, покуда он наслаждался солоноватой водой, всегда остававшейся в раковине.

А через две секунды почувствовал, что задыхается. Попытался усидеть на стуле, но не смог – свалился на пол и, видя над собой потолок с хрустальными люстрами – наверно, из Чехословакии – понял, что умирает.

Все вокруг поменяло цвет, сделавшись черно-красным. Жак хотел приподняться – за свою жизнь он съел десятки, сотни, тысячи устриц – но тело не повиновалось ему. Хватал ртом воздух – и не мог вдохнуть его.

Потом был кратчайший миг острой тревоги – и Жак умер.

Он внезапно стал плавно парить под потолком, видя, как внизу суетятся, расступаются люди, и гарсон-марокканец бежит в сторону кухни. Видел он все это не очень ясно и отчетливо, а словно через прозрачную пленку или сквозь толщу чистой воды, вдруг оказавшейся между ним и миром. Исчез страх да и вообще всякие чувства: всеобъемлющий покой заполнил пространство и время – да, и время, потому что оно еще оставалось. Люди внизу двигались как в замедленной съемке, замирали как на стоп-кадрах. Марокканец вернулся с кухни, и все исчезло, кроме белой пустоты и покоя – столь полного, что он казался почти осязаемым. Жак чувствовал себя младенцем в утробе матери – ему не хотелось покидать ее.

Но вдруг чья-то рука вцепилась в него и потащила вниз. Он упирался, потому что наконец-то мог насладиться тем, за что боролся и чего ждал всю свою жизнь – спокойствием, любовью, музыкой, любовью, спокойствием. Однако рука тянула с такой неимоверной силой, что противиться ей он не мог.

И первое, что он увидел, когда открыл глаза, было лицо хозяина ресторана, и на лице этом тревога мешалась с удовлетворением. Сердце у Жака колотилось, его сильно тошнило, но он сумел побороть позыв к рвоте. Он был весь в холодном поту, и один из гарсонов укрыл его скатертью.

– Где это ты раздобыл такой чудесный пепельный цвет лица и такую роскошную синюю помаду? – спросил хозяин.

Недавние сотрапезники Жака, которые столпились вокруг, тоже были явно напуганы, но теперь вздохнули с облегчением. Он сделал попытку приподняться, но хозяин не дал:

– Лежи, лежи. Такое происходит не в первый раз и, боюсь, не в последний. А потому рестораторов обязали иметь у себя набор первой помощи – бинты, йод, дефибриллятор на случай остановки сердца, адреналин – его-то мы тебе и вкололи. У тебя есть телефон кого-нибудь из близких? Мы вызвали «скорую», но ты уже вне опасности. Медики тоже попросят у тебя телефон родственников или друзей, а если таковых не имеется, надеюсь, домой тебя сопроводит кто-нибудь из твоих гостей.

– Это – устрицы? – таковы были первые слова Жака.

– Да нет, конечно! Наши продукты всегда – высочайшего качества. Но мы не знаем, чем эти устрицы питались, прежде чем сами стали закуской… Что бы ни досаждало этой красотке при жизни, вместо того, чтобы вырастить из этого жемчужину, она решила отправить на тот свет тебя.

Что же это было?

В этот миг появились санитары и, как ни твердил он, что отлично себя чувствует, и все прошло, уложили его на носилки. Жак решил не противиться и помалкивать. Его спросили, есть ли у него телефон какой-нибудь родни. Он продиктовал номер дочери, и это был добрый знак: следовательно, голова у него ясная.

Фельдшер измерил артериальное давление, попросил, не двигая головой, одними глазами проследить за светом фонарика, потом дотронуться указательным пальцем до кончика носа, и Жак послушно делал все, что ему говорили, мечтая только поскорее выбраться из этой истории. Ему не нужна никакая клиника, хотя он платит огромные деньги из своих налогов как раз для того, чтобы здравоохранение в его стране было бесплатным и отличного качества.

– Мы оставим вас на ночь. Чтобы понаблюдать, – сказал фельдшер, покуда Жака несли к машине скорой помощи у входа: вокруг уже собралась кучка зевак, очень довольных тем, что ближнему может быть хуже, чем им. Что поделаешь – таково уж свойство природы человеческой.

Уже по дороге в больницу (ехали, не включив сирену, что Жак счел хорошим признаком) он снова спросил, не в устрице ли было дело. Фельдшер, сидевший рядом, повторил слова хозяина ресторана: «Нет. Будь это пищевое отравление, симптомы проявились бы не сразу, а спустя какое-то время – может быть, через несколько часов».

– А что же тогда?

– Аллергия.

Он попросил растолковать, и опять ему подтвердили мнение ресторатора: неизвестно, чем питалась эта устрица. Как уберечься от этого, не знает никто, а вот справляться – научились. Называется эта напасть «анафилактический шок». Фельдшер, вовсе не желая пугать Жака, рассказал, что аллергия проявляется совершенно неожиданно. «Вот, к примеру, вы с детства едите гранаты – и без малейшего вреда для здоровья, а потом в один несчастный день в считанные минуты умираете от нескольких зернышек, потому что в вашем организме вдруг произошла какая-то необъяснимая реакция. Или вот, скажем, человек годами работает у себя в саду: все растения остались теми же, что были всегда, пыльца не изменила свои свойства – и вдруг ни с того, ни с сего начинается кашель, болит горло, потом шея, он считает, что простудился и хочет войти в дом, но чувствует, что не может шевельнуться. И это не горло болело, а произошло сужение трахеи, что выясняется уже, так сказать, troppo tardi[11]. Подобное может быть вызвано реакцией на безобидные, казалось бы, вещества, с которыми мы имеем дело всю жизнь. Всего опасней, пожалуй, насекомые, но это не значит, что мы должны постоянно опасаться пчел, к примеру. Не бойтесь. Как правило, аллергии не страшны и случаются в любом возрасте. Страшен только анафилактический шок – вот как у вас – а прочие проявления вроде насморка или крапивницы, когда кожа зудит и покрывается красными пятнами – это пустяки.»