— Алекса, — произношу строго, входя в гостиную. — На выход.

— Но Кил…

— Пойдем, крошка, — боковым зрением я вижу, как Эрика подхватывает Милли на руки и уносит по коридору в детскую.

— Как ты себе представляешь, я доберусь до дома в такую погоду? — Алекса встает с ковра и ставит руки в боки.

— Разве это моя проблема? Когда ты притащилась сюда, то наверняка знала, что грядет метель.

— Киллиан, в чем ты меня обвиняешь? В том, что я хочу вернуть свою семью?

Я усмехаюсь. Семью она хочет вернуть. Несколько лет не хотела, а тут внезапно проснулось желание. Просто мать года и жена века, блядь!

— Одевайся и проваливай, — устало произношу я. — У меня совсем нет желания выяснять с тобой отношения. Я уставший после командировки, и хочу отдохнуть. Ты мешаешь.

Внезапно она меняет тактику. На лице появляется улыбка, на которую я когда-то наивно повелся, тело как будто становится мягче и пластичнее, когда она двигается в мою сторону. Становится прямо передо мной. Поднимает ладонь, но не касается. Знает, что я оттолкну, и тогда ее шансы на соблазнение упадут ниже отметки «ноль».

— Давай я приготовлю тебе ванну. Когда-то ты любил принимать ее со мной после изнурительных командировок. Мы можем понежиться в теплой пене, а потом я сделаю тебе массаж. Ты же все еще хранишь то масло для массажа, которое я оставила в ящике прикроватной тумбочки? Я помню, что только это и секс расслабляют тебя после командировки. Давай уложим Милли спать, и я смогу заняться твоим расслаблением.

Еще пару лет назад я бы повелся на это. Более того, я бы, наверное, с радостью спешил в спальню, чтобы она могла проделать со мной все то, что озвучила. И секс потом был бы дикий и необузданный. Возможно, мне бы даже пришлось заткнуть ей рот ее собственными трусиками, чтобы не кричала… Прислушиваюсь к себе. Нет, не заводит. Больше нет.

— У тебя минута, чтобы одеться и свалить.

— Кил, — она внезапно скисает. — Но как я поеду? На улице такая погода, а я даже без машины.

— Сюда же ты как-то добралась.

— Но такси уже не ездят! И вообще! Это и мой дом тоже!

— Больше нет, — отвечаю равнодушно. — Проваливай, Алекса, тебе здесь не рады.

Она резко разворачивается и бежит… к сожалению, не в прихожую, а в ванную. Запирается там, а я, закатив глаза, вздыхаю. Что на нее нашло? Ведет себя, как гребаный псих. Подхожу и дергаю ручку двери.

— Алекса, открой.

— Отвали, Кил! — выкрикивает она с другой стороны двери. — Я никуда не уйду! Вы моя семья, и я хочу остаться с вами! Я осознала все ошибки, которые совершила, и больше их не допущу!

— Алекса, открой дверь, иначе я выбью ее к чертовой матери! — рычу я, ударяя в полотно кулаком, а потом слышу плач Милли.

Поворачиваю голову в сторону ее спальни. Тяжело дыша, едва сдерживаюсь, чтобы не вырвать дверь ванной прямо с петлями, потом схватить Алексу за шиворот и не вывалить на снег перед домом, захлопнув дверь. Но сейчас важнее успокоить Милли. Думаю, мы с бывшей женой напугали ее своими криками и ругательствами. Панда не привыкла к такому. Она всегда в безопасности в окружении любящих ее людей, а вот такие стычки между мной и Алексой всегда случались только наедине, когда малышка не могла нас слышать. Сегодня же моя бывшая жена перешла все границы.

Еще раз хлопнув ладонью по двери, иду в спальню дочери. Они с Эрикой сидят в углу за креслом. Милли жмется к Эрике, сжавшись у нее на коленях, а она крепко прижимает мою дочь, ладонями прикрывая ее ушки.

— Эй, Панда, — присаживаюсь рядом, отнимая руки Эрики от дочери. — Ну ты чего, малышка?

— Пусть она уходит! — резко кричит Милли, а потом всхлипывает, разрывая мне сердце. Я пытаюсь взять ее на руки, но она вцепляется в шею Эрики мертвой хваткой, расплющивая между ними потрепанного Гризли. — Нет!

— Ш-ш-ш, Милли, она уйдет, обещаю.

— Пусть уже идет! И кролика заберет! Он уродливый!

— Доченька, — ахает за моей спиной Алекса.

Я крепко сжимаю челюсти и зажмуриваюсь, а потом встаю и наступаю на жену, а она пятится назад в коридор. Открывает рот, чтобы что-то сказать, но, видимо, выражение моего лица настолько красноречиво, что она, не проронив ни звука, хлопает ресницами, закрывая и открывая рот. И пятится, как будто я иду на нее с бензопилой, не меньше.

— Ты сейчас вызываешь такси, — произношу севшим от ярости голосом, — и сваливаешь. Если хочешь видеться с дочерью, звонишь мне. Если хочешь передать ей подарок, звонишь мне. Без моего ведома не приезжаешь, не приближаешься, не беспокоишь.

— Она… она такая же моя дочь, как и твоя, — дрожащим голосом говорит Алекса, продолжая пятиться и периодически оборачиваясь, чтобы ни на что не наткнуться.

Я смотрю в ее жалкое лицо, не отягощенное интеллектом, и в который раз за эти годы задаю себе вопрос, как меня угораздило связаться с этой женщиной.

— Она под моей опекой. И, если сейчас в твоей больной голове зреет план отобрать ее у меня, я протащу тебя по битому стеклу, а потом брошу в пламя, где твое прекрасное тело будет обугливаться, пока не превратится в пепел. Я обещаю тебе годы ада, если только ты решишь забрать у меня дочь. Не провоцируй, Алекса. Эту мою сторону ты еще не знаешь, но у тебя может появиться шанс познакомиться с ней.

— Раньше ты никогда против меня не воевал, — говорит она то ли с сожалением, то ли с упреком.

— «Раньше» закончилось, Алекса. Вызывай такси.

Я наблюдаю за тем, как она подходит к дивану, на котором лежит ее сумочка. На моем лице появляется гримаса отвращения. Как? Как меня могло так угораздить? Сумочка в стразах — в этом вся Алекса. Телефон с блестящей панелью и какими-то светящимися брелоками на чехле.

Пока она вызывает такси, я, сложив руки на груди, наблюдаю за ней, как коршун, не сводя взгляда. Хочу, чтобы она убралась из моего дома, и желательно навсегда. Понимаю, что связывающий нас ребенок — это на всю жизнь. И я наверняка еще не раз увижу свою