присел на корточки, сполоснул руки в воде. Джейн благоразумно решила не подходить к озеру: осталась среди деревьев и сказала:

— Очень красиво! Взгляд как будто летит — далеко-далеко!

— Пожалуй, вам стоит заняться книгами, а не лекарственными растениями, — Бертран поднял камешек из песка, поднялся и запулил его по воде. — У вас очень поэтический взгляд на мир.

— Девушек из благородных семей учат писать стихи, — сообщила Джейн. — И меня тоже учили, но получалось плохо.

— Поражаюсь я, глядя на наших барышень, — признался Бертран, и я вдруг испытал очень властное желание взять его за воротник и окунуть в воду. — Чего они только не умеют! Они рисуют, музицируют, пишут стихи, вышивают… Нам, мужчинам, не дано столько талантов разом.

Джейн рассмеялась, а мое внутреннее неудобство сделалось глубже. Чего это инквизитор решил волочиться за своей поднадзорной? Или он не волочится, а просто я боюсь, что Джейн обратит свое внимание на кого-то еще?

Вернемся с лесной прогулки — пойду к здоровяку священнику. Пусть обвенчает нас с Джейн. Почему бы нет? Так жизнь Джейн будет спокойной и стабильной. И счета мои не арестованы — если что, она их унаследует.

День был солнечным и ярким, самое то для прогулки на природе, но мои мысли вдруг сделались угрюмыми и хмурыми.

— Вам даны другие таланты, — улыбнулась Джейн и все-таки сделала несколько шагов к озеру. По воде пробежало некое подобие комара, широко расставляя длинные ноги — Джейн заметила его и улыбнулась. На всякий случай я оживил боевые заклинания — хотя вряд ли русалки будут нападать вот так, средь бела дня. Послушайте, а может, он нас боится, этот лешак? Пришли вот так, компанией. Сильные маги. Вдруг он испугался, что мы ему навредим?

Сейчас я вообще сомневался, что лешака можно допросить. Как у Бертрана получилось быть настолько уверенным? Впрочем, это я сидел в Бентеноне на своих грядках — он путешествовал по самым дальним окраинам королевства и набирался практического опыта. Возможно, и лешаков допрашивал.

— Сам удивляюсь, — признался Бертран. — Он ведь вышел вчера, когда мы были там, у борозды. А сейчас я его не чую.

Далеко справа мелькнула яркая красная шапка — паренек с удочками вышел к берегу. Заметил нас, помахал рукой: мы помахали в ответ, и Джейн сказала:

— Надо же, он не боится покойника. Все сидят по домам, а он отправился рыбачить.

— Голод не тетка, — ответил Бертран. — А крам-окунь отлично клюет как раз в это время дня. Ну что, господа, погуляем по лесу еще или пойдем домой?

— Погуляем, — охотно произнесла Джейн, посмотрела на меня и улыбнулась. — Погода чудесная, не сидеть же нам взаперти?

Мы вернулись в лес — пошли по другой тропе, которая огибала озеро, постепенно забирая в сторону и погружаясь в чащу. Здесь попадались дубы и клены — старые великаны с толстыми прямыми стволами и раскидистыми кленами. Джейн запрокинула голову, стараясь разглядеть верхушки, и зачарованно промолвила:

— Никогда не видела таких огромных деревьев. Богатыри!

— Им лет триста, не меньше, — сообщил Бертран. — В прежние времена таким деревьям поклонялись. Считалось, что в их стволах живут духи-покровители. К дубам приносили мед и сало, чтобы духи послали хорошую охоту. А зимой к ним привязывали девушек, чтобы мороз обошел деревню стороной.

Нет, он все-таки волочится за ней — глаза инквизитора поблескивали так, словно Джейн была для него не просто поднадзорной. Я хмуро прошел мимо одного из дубов, смахнул с лица невесть откуда взявшуюся паутинку и вдруг ощутил дуновение ледяного воздуха — прошла полоса, дотронулась и растаяла.

Я обернулся и вдруг понял, что мы с Бертраном стоим на тропе одни. Солнечный день разливался пением птах и смолистым запахом сосен, он был таким же, как мгновение назад, но…

— Джейн… — пробормотал я и прокричал на весь лес: — Джейн!

* * *

Джейн

Лес изменился.

Вроде бы все было таким же, как раньше: золотистая охра стволов, тонкий запах хвои и озерной воды, деловитое жужжание пчел — и в то же время мне почудилось, что между мной и лесом кто-то опустил невидимую завесу, что отсекла меня от мира.

Я сделала несколько шагов по тропе и только потом поняла, что стою среди деревьев в полном одиночестве. Аррена и Бертрана не было — они не оставили бы меня одну в лесу, значит, это лешак что-то сделал. Разделил нас.

В животе шевельнулся ледяной ком. Я попыталась взять себя в руки: девушка из благородной семьи должна сохранять стойкость духа в любых обстоятельствах. Некстати представилось, как люди в старинных одеждах привязывают девушку к дубу среди зимы, чтобы умилостивить страшных северных духов, и в голове что-то заорало: беги! Спасайся!

Я не побежала. Бежать по лесу, где камень или корень то и дело норовит подвернуться под ногу, было полным безрассудством. Нет, надо было успокоиться, дышать ровно и просто пойти по тропе.

С Арреном и Бертраном все должно быть в порядке. Я не хотела думать, что может быть иначе, хотя в голове так и всплывали картинки истерзанных тел на лесной тропе.

Что будет со мной? Вдруг этот лешак как раз из тех, кто привык к человеческим жертвоприношениям? Вдруг ему захочется меня сожрать? В старых сказках, которые нам когда-то рассказывала нянюшка, лесные обитатели всегда поедали непослушных детей…

— Уважаемый лешак, если это вы, то не пугайте меня, пожалуйста, — сказала я вслух. Пробежал ветер, дуб качнул тяжелыми ветвями, и я даже не увидела, почувствовала, как кто-то прошел в стороне. Кто-то огромный, древний, тот, кто появился здесь тогда, когда предки людей еще сидели на деревьях и не собирались спускаться.

От этой древности веяло мудростью, а не страхом. Я словно заглянула в глубокое озеро и увидела звезды на его дне.

— Мы пришли поговорить с вами, — продолжала я. Лешак был здесь — теперь я в этом не сомневалась. — Возможно, вы видели того, кто бросил камень из пращи и убил Марти. Помогите нам, пожалуйста.

То, что случилось потом, было словно удар. На какой-то миг солнечный свет сделался нестерпимо ярким, а краски леса стали насыщенными и острыми, даже глаза обожгло. Беззаботный щебет птиц превратился в оглушительный набат. На тропу легла густая тень, и я поняла, что лешак стоял прямо у меня за спиной.

По голове мазнуло теплом, словно кто-то дунул в мои волосы. И вдруг все исправилось и вернулось: птичьи голоса вновь сделались такими же, как прежде, звонкими, но не грохочущими, словно набат, а краски мира стали мягкими, акварельными и строгими. По правому