Она незаметно отключила диктофон. Последнюю часть беседы не должен слышать ни единый человек. Иначе ее дисквалифицируют. В сущности, она и так давно уже вышла за пределы дозволенного… Тем более что перед ней сидел психически больной человек. Но он убил двух ее подруг!..

– Николай Николаевич, скажите, только честно, я вам как женщина никогда не нравилась?

– Вы? Вы не можете не нравиться, Лариса. Вы – само очарование. Но все в пансионате знают о вашей недоступности…

– Наверное, такие же слова вы говорили и своей любовнице, Валентине…

– Да, наверное…

– А после ее смерти вы уже не испытывали к ней прежних чувств, вам не хотелось ее?

– Нет… – резко бросил он. – Зачем о ней вообще вспоминать?

– Вы пробовали хотя бы прикоснуться к ней?

– Она злая, и он злой… Я протягиваю руку, она проходит сквозь них…

Тогда, превозмогая себя, Лариса встала посреди комнаты, сбросила с себя куртку, свитер и принялась расстегивать джинсы. Николай Николаевич смотрел на нее широко раскрытыми глазами с воспаленными от бессонницы веками и ничего не мог понять.

– Подойдите ко мне, Николай… – позвала она его, поманила рукой.

Он встал и медленно двинулся ей навстречу.

– Протяните руку и дотроньтесь до моей груди… Смотрите, какая она упругая, теплая, не то что у вашей Валентины…

– Но почему? – Зинченко схватил ее за грудь. – Ты – живая?

– Нет, это пограничное состояние… Меня нет, и я – есть… Если хочешь, я могу снять с себя все…

– Да… Хочу…

И она предстала перед ним обнаженная. Мужчина, стоящий перед ней, дрожал и тяжело дышал. Тогда она взяла его за руку и повела за собой в спальню… Легла на кровать, раскинувшись, и тихо засмеялась.

– Ну, что же ты?

Он подошел к кровати, присел рядом и коснулся ледяной рукой ее гладкого колена, потом дернулся, застонал и повалился рядом… Его тело, предательски молчавшее уже долгое время, сыграло с ним злую шутку. Острое физическое наслаждение, какого он не испытывал ни с женой, ни с теми женщинами, которых подсовывала ему Алиса, он испытал с «убитой» им женщиной.

Лариса продолжала лежать на кровати и улыбаться… Она имела на это право, поскольку ей-то он не смог дать ничего. Но не убивать же ее второй раз?

Он, липкий и грязный, выбежал из спальни в комнату, где все еще продолжала гореть лампа. Посреди комнаты он увидел ворох одежды. Рядом в позе лотоса застыла обнаженная Валентина.

– Что же ты так оплошал? – хихикнула она.

Он оглянулся в поисках ухмыляющейся рожи Сергея, но, не найдя его, бросился к письменному столу, к которому снизу при помощи скотча был прикреплен пистолет. Он сорвал его, отлепил клейкую ленту и сел в кресло, тупо уставившись на исписанные мелким почерком листки.

– Ты и сейчас оплошаешь, – показала ему язык Валентина. – Ты не сможешь этого сделать…

Лариса, появившись в дверях, спокойно оделась и, стараясь не смотреть в его сторону, на цыпочках вышла из комнаты. Зинченко, засунув пистолет себе прямо в глотку, выстрелил…

Утром Женя почувствовала себя плохо, разболелась поясница, и Шубин отвез ее в больницу.

– Обещаю, что не буду доставать тебя своими капризами… Вижу, тебе и так тяжело… Но все равно не забывай хотя бы позвонить мне… – говорила она, вынужденная смириться со своей участью беременной.

– Может, все не так страшно и ты вернешься домой?

– Нет, в больнице мне все-таки спокойнее… Вдруг начнутся преждевременные роды, а я в это время буду в агентстве? Нет, всего того, что я там услышала и увидела, мне хватило с избытком. Дома совсем уж скучно одной, а там хоть такие же белые и толстые вороны, как я, лежат… Потерплю.

– Ты и сама звони мне почаще, напоминай, чего тебе привезти… Я же не Крымов, не умею угадывать желания…

Они очень нежно распрощались, и Шубин поехал в агентство. Таня была уже там. И, конечно, не одна. Горный продымил всю приемную.

– Привет, а ведь я здесь ночевал… Не мог один оставаться ни дома, ни на даче. Я там оставил своих людей на телефонах… Но она так и не объявилась, не позвонила… Крымов тоже не звонил…

– Так он спит еще!

– Нет, он не спит, – сообщила Таня, – он уже звонил и сказал, что едет в пансионат… Там снова что-то стряслось.

У Тани ожил телефон.

– Слушаю. Кто это, Нина Ивановна? Да-да, как же… пироги с капустой… Что-нибудь случилось? – Она послушала, потом, отключив телефон, обратилась к Шубину: – Звонила соседка Ларисы Ивановой. Она говорит, что сегодня рано утром в квартире Ларисы кто-то появился, она слышала, как хлопнула дверь, потом квартира словно ожила, появились какие-то звуки, даже шум… Я думаю, нам надо проверить.

– Ничего себе… И кто бы это мог быть? Конечно, надо ехать! – вскочил с места Горный. – Может, там эта сволочь, убийца, они же любят возвращаться на место преступления…

– Таня, ты остаешься здесь, дожидаешься Крымова, а мы с Михаилом поедем на квартиру Ларисы…

– Конечно, самое интересное – и без меня… Оставайся сам здесь…

– Пожалуйста, я могу и остаться, а у тебя пистолет есть?

– Откуда? Кто мне его выдал?..

– Хочешь пасть смертью храбрых? Все равно ведь никто не оценит…

– Ладно, остаюсь… – Таня, нахмурившись, принялась с шумом и грохотом сгребать со стола всю грязную посуду, оставшуюся от ужина и завтрака Горного.

Через четверть часа Михаил и Игорь уже стояли перед дверью квартиры Ларисы Ивановой. Шубин позвонил соседке – та немедленно открыла.

Нина Ивановна в ожидании важных посетителей принарядилась, подкрасила губы. Правда, лицо ее при этом оставалось весьма серьезным, как если бы она готовилась выполнять настоящее боевое задание.

– Нина Ивановна? – спросил Шубин. – Мы приехали… Что именно вы слышали за дверью?

– Там кто-то ходит.

– Вы не пробовали звонить?

– Нет, я побоялась.

– Тогда зайдите снова к себе, если вы нам понадобитесь, мы вам еще раз позвоним…

– Я поняла. – Старуха кивнула головой и скрылась за дверью.

Шубин позвонил и отошел от двери Ивановой.

– Кто там? – услышали они женский голос.

Горный посмотрел на Шубина.

– Слушай, Шубин, это вроде ее голос… – И заорал на весь подъезд: – Лара, это я, Миша! Открой!

Дверь сразу же распахнулась. На пороге стояла Лариса Иванова. Шубин узнал ее по фотографии. На руках ее были резиновые перчатки. Ее явно застали за уборкой.

– А, это вы, проходите… – Она слабо улыбнулась. – Я тут прибираюсь… Может, и нельзя было, но квартира-то моя… Не было сил смотреть на все это… Проходи, Миша… – Она подставила ему щеку для поцелуя. – Ты извини, что я так неожиданно ушла, но я должна была прийти сюда, а ты бы меня не отпустил…