Сер Уильям Генри Смит уже смирился со своей участью статиста и предпочел не вмешиваться в дискуссию двух знатоков исторических нюансов, от которых он был далёк, как Луна от Земли, он лишь внимательно слушал, чтобы запомнить резюме.

– Сер, когда над здравым смыслом и трезвым расчетом начинают преобладать эмоции, я считаю дело провальным. Обо всех ли делах в колониях информирована Её Величество? На всё ли она может повлиять? И, в конце концов… Достопочтимый сэр Дизраэли, это же вы вручили Её Величеству корону Императрицы Индии! И она её приняла, рассчитывая на вас лично… Так давайте же не будем вмешивать венценосную особу в грязь мелкой политики. Оставим эту участь себе, а Её Величество пусть пожинает плоды наших стараний…

– Вы ходите по краю, Клиффорд, но ваши аргументы весомы, – Дизраэли задумался, взвешивая шансы на успех этой интриги. – Кого вы видите на русском троне?

– Человека, лояльного королевству, который неоднократно доказал это своими действиями. Англичане по его протекции еще не упустили в России ни одной концессии, – уверенно ответил лорд. – При этом спешу заметить, сэр… И Её Величество, и кабинет, и пресса будут иметь полную уверенность, что происходят естественные процессы. Брожения и недовольство. А исполнители в случае провала не смогут даже указать, откуда у них появились деньги.

– Осталось дело за малым, лорд… Найти эти деньги, – скептическая ухмылка графа, казалось, полностью разрушила план Клиффорда.

– За этим дело не станет, достопочтенный сэр Дизраэли. Деньги есть в нужном количестве. И вам не придется за них отчитываться. Вам придется только лишь пожинать славу покорителя России.

Пламя свечи, установленной на серебряном подсвечнике, покрывшемся потеками расплавленного воска, затрепетало в попытках уцепиться за остатки черного, обугленного фитиля, пару раз прощально колыхнулось и затухло, не найдя себе опоры.

В темноте комнаты раздался звук открывающегося ящика стола.

Лузгин уже третью ночь подряд проводил за пером и бумагой, пытаясь упорядочить свои мысли и накопившуюся информацию. Адъютант настолько погряз в размышлениях, что не успел поменять последнюю горящую свечу.

Свой кабинет он знал на ощупь – каждая вещь имела своё, четко определенное место, на виду не было ничего лишнего, что могло бы отвлечь от работы, везде царил военный порядок.

Достав шведскую спичку, Лузгин чиркнул ею о шершавый бок коробки и та, тихо зашипев, вернула в кабинет свет. За несколько секунд, не глядя в ящик, капитан достал оттуда новую свечу, и водрузил ее в подсвечник. Казус со свечей никак не прервал хода его мыслей за тем исключением, что на короткое время конспект, который адъютант знал уже наизусть, стал невидимым.

Затекшая от долгого сидения поясница требовала к себе внимания, обозначившись ноющей болью. Напольные часы гулко ударили три раза, чем обратили на себя внимание хозяина.

«Стоило на месяц записаться в чиновники, и сразу теряю форму… Нужно непременно вернуться хотя бы к верховой езде, иначе совсем скоро я превращусь в бесформенное пыльное чудовище, кряхтящее при каждом усаживании в кресло…» – констатировал для себя Лузгин, заложив руки за голову и откинувшись на спинку коричневого кресла.

В глазах появилась неприятная резь. Много часов подряд адъютант, склонившись над полированным столом, рисовал стрелки, делал бессвязные записи, что-то зачеркивал, похрустывая пером, ставил вопросы на полях.

Постепенно рой мыслей, до сих пор никак не систематизированных, успокаивался, превращаясь в план, которого нужно было придерживаться в дальнейшем расследовании.

Лузгин любил работать ночью – чем дальше за полночь, тем меньше лишних звуков, мешавших сконцентрироваться. Где-то к часу, когда тишина становилась идеальной, как в театре перед первым взмахом руки дирижера, адъютант вступал сам с собой в дискуссию, намеренно ставя вопросы, на которые пока не находилось ответов. «Милая Танечка», как её ласково звал капитан, первое время тревожилась по поводу этой странности своего супруга, но со временем успокоилась, и ночные диалоги адъютанта с вымышленным оппонентом стали для нее делом обыденным.

Почти беззвучно цепь идеально настроенных часов Габю прошелестела по их шестерням и чугунная гирька в виде продолговатой шишки заняла верхнее положение – Лузгин на минуту позволил себе отвлечься и вернуться в реальность, чтобы не позволить равномерно отбивающему щелчки маятнику остановиться.

– Итак… Начнем сначала… – Лузгин дождался, пока за окном затихнет шум колес запоздалого экипажа, который он проводил взглядом сквозь покрывшиеся изморозью стекла, после чего с удовольствием потянулся, разгоняя застоявшуюся кровь.

«Никакой заговор не возможен без нескольких условий: организатор, мотив, исполнители, деньги, конспирация» – рассуждал капитан в мыслях, пощадив глубокий сон милой супруги.

Картонная коробочка с этикеткой «Безопасныя спички фабрики В.А.Лапшина» крутилась в пальцах капитана, словно крылья мельницы в ветреную погоду. Сделав несколько шагов к столу, Лузгин высыпал спички рядом с мелко исписанными листами бумаги и неспешно принялся разбирать кучу хаотично разбросанных палочек, укладывая их на место в идеальном порядке, одна к одной, так, чтобы между ними не оставалось свободного пространства.

Лузгин любил это занятие. С помощью спичек он не столько разрабатывал левую руку, травмированную когда-то в Кронштадте, сколько упорядочивал мысли, наслаждаясь идеальным порядком, который при этом устанавливался в спичечной коробке и в его уме.

Заговорщиков несколько. Сколько точно – не известно. Осмотр места преступления на железной дороге позволяет считать, что не более десяти, а это уже группа единомышленников, которым нужен общий мотив.

Что может объединять людей? Что заставит их подчиняться своему лидеру или группе лидеров на пути к достижению общей цели? И цель эта криминальна, а путь этот может и на виселицу привести.

Может быть, они родственники? В семье всегда есть главный, старший человек. Слово его, как правило – закон.

– Нет… – вслух сам себе ответил Лузгин.

В числе этой группы точно есть одна женщина весьма юного возраста. Остальные – мужчины. В большой семье должна быть мать, которая будет ухаживать за своими родственниками, кормить их ежедневно, обстирывать. Соседи показали, что труба их печи дымила не часто. Дом оставляет впечатление какой-то заброшенности, временности.

Лузгин, глядя на кучу спичек, молча кивал головой, соглашаясь со своей правильной формулировкой. Именно так. Это было временное жилье, которого не касалась рука любящей свое родовое гнездо хозяйки.

Версию родства заговорщиков адъютант отмел.

А если их объединяют деньги? Некто один, главный, кто отвечает за кассу и распределяет финансы…