На продавца было жалко смотреть. Когда Катька дошла до дверей, которые послушно перед ней разъехались в стороны, выпуская на этаж, Антон, не желая терять женщину своей мечты, подпрыгнул и выдал:

– Я вспомнил! Вспомнил, как он назвал ее! В тот момент, когда она позвала его к боковой витрине!

Подруга в один прыжок очутилась рядом с нами.

– Имя! Назови мне имя! – вопрошала она, будто бы являлась покоренным Миледи фанатиком из «Трех мушкетеров».

– Антон. А вас как зовут, прекрасная мадемуазель?

– Линда, – приняла игру Любимова. – Меня зовут Линда. А как зовут любовницу дяди?

– Нет, ее звали точно не Линда. – «И не Антон», – думала я, что он добавит, но ошиблась. – Вы поужинаете со мной?

– Что? А, ну да, разумеется! Так как ее звали?

– Ее имя тоже редкое. Ее зовут… А когда?

– Что это за имя? – изумилась Катя, ожидая услышать «Ангелина». А тут нагло подсовывают какую-то «Акогда».

– Нет, когда вы со мной поужинаете?

– Ах, это. Да прям сегодня! Вы до скольких работаете?

– До восьми! – обрадованно воскликнул Антон.

– Вот тогда и поужинаем. Я приду в восемь. Так как ее имя?

– Точно на «а». Вроде Анжелика.

– Может, Ангелина? – хором переспросили мы. Хотя это противоречило нашей легенде: откуда нам знать, что не Анжелика, а именно Ангелина? Но продавец не заметил нашей оплошности.

– И вправду! Сто пудов! Он еще говорит ей: «Где, Ангелин, покажи», – когда она потащила его к боковой витрине.

Подруги издали победный клич, из-за чего все посетители разбежались кто куда, затем кинулись друг дружке в объятия и расцеловались, после чего, довольные и гордые собой, отправились на выход. Все встало на свои места, а именно: любовницей Крюкова была жена его сводного брата Ангелина. А Ленусик с телефоном из кармана пиджака, выходит, относится к чему-то иному. Возможно, у Крюкова их было будь здоров, этих любовниц.

– Линда! – окликнул Катю продавец. – Вы правда придете?

– Естественно! – последовал ответ.

На улице, когда мы уже подходили к метро, мне вдруг вспомнилось лицо Антона, такое грустное, жалостливое и верящее, когда он умолял мою подругу с ним поужинать.

– Кать, ты на самом деле собралась с ним поужинать?

Она тут же остановилась как вкопанная и посмотрела на меня точно на завсегдатая психбольницы:

– Ты что, совсем ку-ку?

Следующий день принес два сюрприза: приятный и не очень. С какого, как говорится, начать? Короче, хороший – это то, что температура не по-майски поднялась до отметки в двадцать восемь градусов. Плохой – по этому поводу устроили субботник вместо двух последних лекций. Посреди недели. Субботник. Ну и логика у ректора!

В общем, под лучами испепеляющего солнца студенческие группы разбрелись по участкам, оговоренным ранее, и принялись работать мусорщиками. Но мне-то не в новинку копаться на помойке! Участок, надо заметить, нам достался аховый, и всю дорогу ругающая на чем свет стоит институт и его ректора за то, что нас заставляют вкалывать за здорово живешь, Танька, увидев его, участок, протяжно завыла. Двор состоял из пяти полуразвалившихся трехэтажных домиков, живущие тут люди были настолько ленивы, что свой мусор вываливали прямо из окон во двор, который смело можно было назвать самой настоящей свалкой.

Поругавшись для приличия минут пятнадцать и выслушав оправдательные речи заведующего кафедрой, сопровождавшего нас сегодня, мы приступили к работе.

Где-то через час изнуряющей каторги я выбилась из сил, Танька устала еще больше и прямо на глазах сдувалась, словно воздушный шарик, мало-помалу выпускавший через неплотно завязанный узел наполнявший его гелий. И в тот момент, когда газа оставалось менее трети, она шепнула мне:

– Знаешь, где бабка с дедом живут?

Я не знала. Посему покачала головой.

– Через дорогу отсюда. Ах, если бы ты могла себе представить, насколько я устала! – не без пафоса воскликнула она, умоляюще заглядывая мне в глаза. Во всем, что касалось Грачевой, я была далеко не дурой и сразу сообразила, чего от меня требуется.

– Ладно уж, беги. Отдохнешь. Я тебя прикрою.

Татьяна аж подпрыгнула от радости:

– Образец, ты человек!

На этом мы разделились: Рыжая сделала вид, что идет по следам бросавшего на каждом шагу то обертку от жвачки, то пачку от сигарет, то банку от пива, время от времени нагибаясь, чтобы это все собрать (но на самом-то деле она шла к дороге), а я направилась в совершенно противоположную сторону, помышляя примкнуть к Димке Мишину: вдвоем-то веселее.

– О, Юлька, гляди, че они, гады, повыбрасывали! – заметил меня Димка, единственный в группе, кто всегда обращался ко мне исключительно по имени. – Это ж почти новехонькая звушка! – «Звушкой», надо полагать, Мишин кличет компьютерную звуковую карту. Он поднял ее и с интересом повертел в руках. – Зырь сюды, тут еще «клава» валяется, правда, вконец раздолбанная, но пару винтиков можно себе вывернуть!

– Да, настоящий кладезь для современного компьютерщика-электронщика! – одобрила я местечко, внимательно разглядывая старенькую клавиатуру под ногами, на которую Мишин и положил глаз. Внезапно мой взгляд выхватил из кучи компьютерного хлама, валявшегося вперемежку с корягами и ветвями деревьев, симпатичную розовую тапочку с такого же цвета помпончиком на ней. Дивясь про себя, я сунула ее в захваченный из дому специально для этих целей большой черный пакет. Тапочка была совершенно новая! Какой дурак выкинул ее из окна, да еще и в единственном экземпляре? Впрочем, через два шага стало ясно, что предположение об обеспаренности этой домашней обуви было неверным, ибо рядом с выброшенным кем-то старым холодильником среди травы и ветвей что-то розовело. Подойдя ближе и пригнувшись, я смогла констатировать, что этим розовым была сестра-близнец предыдущей тапочки.

– Дим, помоги мне оттащить холодильник.

– Да ну! Зачем тебе это надо?

Шутка ли – я сама не знала зачем.

– Мы же должны мусор собирать!

– Ага, ты его в пакет положишь? Или так, под мышками носить будешь? – прикалывался он.

– Ну, может быть, под ним есть мусор!

Короче говоря, я его уговорила, мы обступили холодильник с двух сторон и поднатужились. Ничего не вышло.

– Довольна? Ничего не выйдет, он слишком тяжелый.

– Я так просто не сдамся! – выдала я, Димка покрутил у виска пальцем, а я отправилась искать Ивана Валерьевича и просить у него помощи. Тот подозвал еще одного парня из нашей группы. Втроем с Мишиным они ловко справились с холодильником и, немного жмурясь то ли от солнца, то ли от усилия, поволокли его в сторону. Я восторжествовала: путь к заветной розовой тапке был открыт! Они должны воссоединиться! С этой мыслью я сделала шаг вперед и наклонилась за ней. Теперь ветки, придавленные громоздким бытовым прибором и перекрывавшие доступ к цели, можно было легко отодвинуть. Но вместо этого я пронзительно заорала: вышеописанная тапочка, оказывается, присутствовала не сама по себе, в отличие от первой, а на ноге. Нога эта принадлежала туловищу, которое, в свою очередь, принадлежало той самой девице в сиреневом платье из кафе. Тело было забросано бесчисленными ветками и фантиками, словно оно тоже относилось к разряду помоечных вещей, выкидываемых из окна по причине безнадобности, но даже сквозь сучья можно было разглядеть, что на сей раз детектив была не в сиреневом, а в бордовом, и это был, похоже, пеньюар. Руки были неестественно вывернуты, голова покоилась на какой-то железяке лицом вверх. От длинного тонкого носа к подбородку вела полоска запекшейся крови, широко распахнутые красивые прозрачные глаза смотрели невидящим взором куда-то в небеса. Без сомнений, молодая женщина была мертва.