Хокшилд описывает, как возникает рационализированная семья, в которой хорошими родителями считаются не те, кто проводит время с детьми, а те, чьи дети демонстрируют успехи. От детей, мечущихся от одного занятия к другому, ждут, что свою потребность в близости они удовлетворят за час, который им выделят в лучшем случае вечером. Няни и репетироры должны проследить, чтобы ребенок оставался успешным и не нарушал расписания, но этого недостаточно. Чем больше времени человек старается находиться вне дома, тем опаснее это минное поле. Отчужденные друг от друга партнеры, вечно чем-то недовольные родные дети и еще более недовольные пасынки и падчерицы, жаждущие мести бывшие, все вместе они создают атмосферу, далекую от спокойной. В описаниях Хокшилд легко узнать себя, и трудно возмущаться, когда один из опрошенных признается: для него задачей более благородной представляется заботиться о «детях в офисе» (то есть служащих, находящихся под его началом), чем о собственных детях[261].

С островка безопасности, который дает нам работа, весь остальной мир видится хаотичным и непонятным. Стоит выйти из помещения с кондиционированным воздухом, как все вокруг становится опасным. Можно было бы жить, впустив в свою жизнь риск, приняв его как историческое условие нашего существования. Но именно от этого отучает нас работа. И тогда лучше сражаться с риском, где бы он ни возник.

Мир как риск

В кабинет вошли два врача. Вот оно, подумала Хелена. Они всегда приходят вдвоем, если собираются сообщить, что у тебя рак.

«У вас плохие новости, да?» – спросила она.

Нет, новости оказались неплохими. Результаты анализов хорошие, просто врач помоложе проходит в больнице практику. Врач постарше спросил, приехала ли Хелена одна или с кем-нибудь. Ее предупредили, чтобы она приехала не одна на тот случай, если врачи что-нибудь обнаружат.

«Нет, я одна, но это неважно, потому что я ипохондрик», – ответила Хелена.

«Ах вот как», – сказал врач.

Он выдавил ей на грудь немного геля и стал водить по коже ультразвуковым зондом. Перемещая устройство взад-вперед, врач рассказывал об анатомии женской груди. Потом глубоко вздохнул и улыбнулся.

– Он положил руку мне на грудную клетку, вот так, – говорит Хелена. – Там была еще медсестра, так что его жест не показался пошлым. Врач положил руку вот сюда и сказал: «Ну и хорошо. Рака у вас нет». И я заплакала. Не могла остановиться. Господи, меня просто накрыла эйфория.

У Хелены не было рака. И на этот раз у нее не было рака.

Несколько счастливых недель спустя она заметила проблемы с желудком. Что это – симптом? Может быть, так проявляется рак поджелудочной железы?

Хелена попросила своего парня погуглить. Парень сказал, что нет, при раке поджелудочной железы стул становится желтым. В тот же день Хелена позвала в туалет своего взрослого сына. Кал разве не желтый? Канареечно-желтый, ответил сын.

Парень Хелены нагуглил еще один диагностический критерий. Кал должен быть маслянистым. И плавать на поверхности. Сын Хелены еще раз наведался в ванную и подтвердил ее подозрения: какашки были маслянистыми и плавали.

Начался новый цикл отчаянных телефонных звонков, визитов в разные государственные клиники, трат на частные клиники и анализы. Кончилось все очередным подтверждением того, что Хелена здорова.

– Я обнаруживаю у себя какой-нибудь симптом и словно несусь по автостраде вперед. Единственное, что мне помогает, – это чтобы врач подтвердил, что я ничем таким не больна. Странное чувство: как будто у тебя мотор внутри. Все равно что внезапно оказаться в глубокой депрессии.

За раком поджелудочной железы последовали температура, которая никак не спадала, и рак лимфоузлов.

Потом боли в челюсти и рак горла.

За раком горла пришел черед болей в животе и рака толстой кишки.

Той осенью Хелена потратила в частных клиниках 20000 крон. Она уговаривала пропустить ее без очереди, лапароскоп осматривал ее внутренности; она делала гастроскопию без анестезии, отправляла родинки на анализ, выясняла, в какой лаборатории анализы сделаны, и убеждала сообщить ей результаты по телефону, хотя это было и против правил.

Потом были синяки и рак крови…

– Но ведь так все и начиналось! Господи, просто сил нет.

Когда Хелене было восемь лет, она мало знала о болезнях и не боялась смерти. Она училась читать.

– Помню, как прочитала в газетном анонсе слово «рак». Может, все началось с того слова, а может, и нет. Помню, что примерно тогда же я как-то ночью по-настоящему поняла: вечность существует. Меня накрыла паника. Я несколько дней не могла успокоиться. Мне почему-то казалось, что рак и вечность связаны.

Хелена легла в кровать и крепко прижалась лицом к подушке, а потом пошла в ванную и посмотрелась в зеркало. Есть синяки? У тех, кто болен раком крови, синяки появляются легко. Может, надо было надавить сильнее?

Хелене приходится держать себя в руках. Когда она слышит или читает что-нибудь о раке, то запоминает каждое слово.

– Мозг становится большой губкой, я впитываю всю информацию до капли. Мозг как будто разбухает.

Год назад Хелена решила ограничить потребление информации. Она, по ее словам, слишком ипохондрик, чтобы сидеть в гугле. Если она не прекратит, то вообще переселится в больницу.

– И сейчас, если мне что-то нужно, я прошу погуглить своего парня или сына. Потому что сама просто не в состоянии это делать.

Чего мы с Хеленой оба не понимаем, так это почему ее беспокоит именно рак. К симптомам других заболеваний она относится более чем легко. Во время нашего разговора Хелена рассказывает, как один врач констатировал у нее сердечную аритмию и отправил на обследование. Еще она рассказывает, как в течение нескольких недель то и дело падала в обморок из-за вестибулярного синдрома. Хелена достает телефон и показывает мне совсем свежий снимок, на котором верхняя часть ее тела покрыта ярко-красной экземой.

Все это ее не пугает.

– Почему вас так пугает именно рак? – спрашиваю я.

– В раке есть что-то ужасно мерзкое. Наверное, поэтому я… Какая-то грязная болезнь.

Хелена еще до нашей первой сессии сказала мне, что страдает ипохондрией, или, как ее еще называют, «тревожностью, связанной с вопросами здоровья». Но каждый раз симптомы заставляют ее сомневаться, что она ипохондрик. Конечно, ипохондрия существует, но существует и рак. Пока Хелена лечилась от тревожности, ее мать легла в больницу с раком легких. Рак действительно бывает. Когда Хелене кажется, что родинка – это меланома, не исключено, что это просто проявление ее ипохондрии. Но ведь есть риск, что у нее действительно рак.