Определить невозможно.

Паранойя никак не связана с тем, следят за нами в действительности или нет; мучительные мысли о страшных вещах не защищают нас от страшных вещей; так и ипохондрия не снижает риска заболеть.

Рациональность риска

Социология риска концентрирует свое внимание на двух вопросах: как создаются риски и как риски воспринимаются. Цивилизация сыграла свою роль на обоих уровнях.

Доисторические кочевники, например, не страдали от инфекционных заболеваний так, как мы, современные люди. Так было отчасти потому, что они жили небольшими группами, селившимися далеко друг от друга, и редко собирались в более крупные сообщества (своего рода естественная самоизоляция на уровне группы), а отчасти потому, что единственными животными, которые обитали рядом с ними, были собаки. Большинство случавшихся в истории цивилизации пандемий, от Черной смерти до туберкулеза и атипичной пневмонии, происходят от так называемых зоонозов – инфекционных заболеваний, возникающих при тесном контакте человека с животными. В этом смысле сельское хозяйство тоже представляет собой риск для здоровья, следствием которого является сокращение ожидаемой продолжительности жизни[262].

Колонизация всего мира европейцами имела далеко идущие последствия. Многочисленные смерти представителей коренного населения были спровоцированы в первую очередь инфекционными заболеваниями. Только в Америке коренное население за два столетия сократилось более чем на 90 процентов[263].

Цивилизация создает новые риски и сокращает старые. Но самое большое изменение касается второго вопроса, которым занимается социология риска: как мы воспринимаем риск и как мы его оцениваем. Микроскопы, рентгеновские аппараты и лапароскопы – вся эта аппаратура помогает нам увидеть то, что раньше было невидимым. Научные открытия сообщают нам, в отношении чего нам следует проявить бдительность.

Хелена бдительна. Она – часть расколдованного мира причинно-следственных связей. Провидение никак не вмешивается в устройство вещей. Мертвые обломки могут под влиянием безжалостных законов в любой момент сложиться в новую, страшную инсталляцию. Бога, который отвечал бы за результат, не существует. Хелена сама должна проследить, чтобы путаница причинно-следственных связей была диагностирована, обработана, сведена к минимуму и направлена в другое русло.

Тут есть одна сложность: Хелена слишком рациональна в оценке рисков. На ее стороне наука. Каждый раз, замечая какой-нибудь симптом, она задает себе два главных вопроса, с которыми стоит подходить к оценке рисков.

Первый: насколько это вероятно? И второй: насколько это опасно?

Не исключено, что когда-нибудь нам поставят диагноз «рак». В Швеции примерно треть населения страдает этой болезнью в той или иной стадии[264]. Рак опасен, это одна из самых распространенных причин смерти в странах с высоким уровнем дохода.

Статистика подтверждает опасения Хелены. Но почему ее рациональность сдает позиции, когда речь заходит о других рисках? Почему Хелена не встревожилась, когда врач забеспокоился по поводу ее ЭКГ? Сердечно-сосудистые заболевания долгое время собирали, да и сейчас собирают самый большой урожай смертей в Швеции[265].

Хелена сознает, что она непоследовательна. Вообще-то она все понимает. И знает, что могла бы тревожиться еще много о чем, но о других опасностях она даже не задумывается.

Всякий раз открывая газету, Хелена на каждой странице сталкивается с тем, что могло пойти не так или пошло не так. Терроризм, насилие, эпидемии, жилищный кризис, ожирение, наплыв беженцев, безработица, сегрегация, экологическая катастрофа, убийства, крах фондового рынка, валютный кризис, экстремизм, война.

Все эти опасности реальны, журналисты их не придумали, но они Хелену не тревожат. В этом и заключается непоследовательность: среди всех вероятных опасностей, о которых она слышит ежедневно, Хелена зациклилась на одной. В этом смысле она несколько отклоняется от нормы, но у большинства людей существует искаженное представление о реальных причинах смерти[266]. В экспериментах, исследовавших восприятие риска, участников просили угадать, насколько велик риск умереть по той или иной указанной причине. Среди прочих результатов обнаружились и такие:

80 процентов участников считали, что в результате несчастных случаев умирают в два раза больше, чем от инсульта, хотя от инсульта людей умирает вдвое больше, чем от всех несчастных случаев вместе взятых.

• Предполагается, что от несчастных случаев погибают примерно столько же людей, сколько и от болезней. На самом деле болезни являются причиной смерти в 18 раз чаще.

• Считается, что торнадо вызывают больше смертей, чем астма. На самом же деле астма, по сравнению с торнадо, убивает в 20 раз больше людей.

Тот факт, что мы осведомлены о рисках, не означает, что мы отдаем себе отчет в масштабах реальной опасности. Отчасти это связано с тем, на какие риски наши журналисты и политики предпочитают обращать внимание общественности.

Пример: мы можем пострадать от нападения террористов, но в странах с высоким уровнем дохода риск терроризма очень низок. Ежегодно в результате действий террористов погибает в среднем один человек на миллион. В США, стране, которая вкладывает больше всего ресурсов в защиту от терроризма, риск еще ниже. В среднем в период с 1970 по 2013 год на четыре миллиона жителей приходилась одна смерть (в эту статистику входят и жертвы 11 сентября 2001 года)[267]. Для сравнения: риск утонуть в ванне более чем в два раза выше. Имеющаяся статистика также показывает, что от столкновений автомобилей с оленями умирает в два раза больше людей.

Так почему же большинство из нас слыхом не слыхали об этих рисках? Разве жертвы, утонувшие в собственной ванне, не должны привлекать внимание СМИ вдвое чаще, чем терроризм?

Разница тут, конечно, есть.

Во-первых, терроризм – это всегда истории. Тут вам и злодей, и невинная жертва. В терроризме есть доля тайны, у него часто бывает политический подтекст. Утонуть же в ванне можно внезапно, и это происшествие на грани абсурда. Виноватых нет. Даже рак с его главными темами – лечение и прощание – позволяет создать более яркий нарратив. И хотя информирование населения о безопасных способах принятия ванны могло бы спасти больше жизней, чем закачивание ресурсов в борьбу с терроризмом, утонуть в ванне считается более естественным несчастным случаем.

Далее, терроризм связан с ментальными образами: хаос, кровь, взрывающиеся здания и фрагменты тел, мертвые дети. Трудно представить себе ужасы терроризма в полной мере, но благодаря фильмам и новостным репортажам у большинства из нас в памяти достаточно образов, чтобы знать, с чего начать. Так же и человек, умирающий от рака, – уже готовый, понятный образ.

Несчастные случаи в ванне остаются относительно абстрактными. Конечно, можно создать соответствующие образы и сделать единичные случаи смерти в ванне ярче. Но зачем кому-то ломать голову над ярким изложением подобных историй? Что