Она коротко кивнула — неприемлемый ответ для новой жены.

Я хлопнул кулаком по столу, и Мила вскрикнула, закрыв глаза.

— Понятно?

— Да.

— Хорошо. А теперь подписывай.

Я наблюдал за тем, как она обогнула стол и заняла место рядом со мной. Ее нижняя губа дрожала, а рука тряслась, когда она тянулась к ручке.

Страх. Страх — это хорошо. Пока в ее жилах течет страх, она будет делать то, что ей говорят.

Порыв ветра пронесся по открытому пространству, и локон ее диких непослушных кудрей коснулся моей шеи. Словно прикосновение самой Афродиты, во мне вспыхнуло желание, и я вцепился в край стола до побеления костяшек пальцев. Мой член запульсировал вместе со вспышкой похоти, сжигавшей мои чресла. Мне пришлось бороться с желанием сорвать с нее свадебное платье и заставить раздвинуть ноги прямо здесь, на этом чертовом столе, не заботясь о том, кто за этим наблюдает.

Царапающий звук перьевой ручки, скользящей по бумаге, заставил меня опустить взгляд: подпись Миланы идеально ложилась на пунктирную линию. Подпись ее фамилии была написана почти так же, как у ее отца, с почти незаметной закорючкой в конце. Прямо над ней упала слеза, и я продолжал наблюдать, как бумага впитывает влагу, словно ее горе скрепило контракт.

Мила ухватилась за стол, ее ноги зашатались. Я потянулся к ручке, которую она все еще сжимала в руке, и моя ладонь коснулась ее кожи. От ее руки к моей пробежал электрический ток, и она подняла на меня расширенные от смущения глаза. Но я сделал вид, будто ничего не произошло, будто я ничего не почувствовал, и забрал ручку, прежде чем поставить свою подпись, наш брак теперь был законным и обязательным.

Я бросил ручку, схватил свой бокал и пронесся мимо нее, совершенно не обращая внимания.

— Поспи немного. У тебя темные круги под глазами. Это некрасиво.

Мои слова должны были ранить, презирать. Она была всего лишь уличной крысой с ошибочной личностью и подписью на миллион долларов.

— Что теперь будет?

Ее слова заставили меня замереть на месте, и я поджал губы, так как раздражение жгло мне язык. Я повернулся и одарил ее дьявольской улыбкой.

— Теперь у нас будет медовый месяц.

Внезапный пепельный цвет ее щек осветил ее полные розовые губы. Эти идеальные губы манили меня с расстояния между нами, и я вспомнил, каково это… чувствовать их на своих.

— Неужели все это недостаточно жестоко, чтобы ты чувствовал необходимость быть ублюдком и играть со мной? — Жесткость в ее голосе была лишь маской, скрывающей ее страх. Ее неуверенность. Но все же я был бы дураком, если бы позволил ей говорить со мной таким тоном.

Несколькими длинными шагами я сократил расстояние, разделявшее нас. Прилив адреналина подпитал мои силы и обжег вены, когда я схватил ее за руку и вывернул ее за спину, а затем схватил ее за шею и заставил опуститься, перегнувшись через чертов обеденный стол.

— Что я говорил о неуважении ко мне? — Я сильно надавил, ее губы сжались, и она прижалась щекой к белому дубу. Она попыталась заговорить, но я крепко сжал пальцы на ее шее, и ее слезы испачкали мой бесценный обеденный стол. — И что я говорил о твоих слезах? — Я прикусил нижнюю губу, мой член пульсировал от разврата, ее тело выгибалось и держалось так, чтобы я мог взять ее прямо здесь и сейчас. Вокруг никого не было, никто не мог меня остановить. А даже если бы и был, она теперь была моей женой. Она принадлежала мне.

— Пожалуйста…

— Если за словами "пожалуйста" не последуют слова "трахни" и "меня", советую тебе держать рот на замке.

Она закрыла глаза, по ним покатились слезы, и тут я потерял контроль над собой. Я потерял всякое представление о правильном и неправильном, видя только свою волю. Мое желание. Мою тягу.

Я схватил бумагу и поднес ее к ее лицу.

— Смотри. Ты видишь это? — Она открыла глаза и всхлипнула. — Вот эта подпись говорит, что ты моя. Ты мне принадлежишь. Это также означает, что я могу брать тебя, когда захочу.

Мои пальцы рвали верхнюю часть ее платья, стремясь обнажить ту часть ее тела, на которую я хотел претендовать. Она ничего не могла поделать, только плакала, даря мне еще больше слез, которые погружали меня все глубже во тьму, туда, где мне было на все наплевать. Это было связано с кровью Руссо, которая текла в моих жилах, право всегда брать то, что хочешь, без угрызений совести, без сожалений.

— Святой, пожалуйста…

— Тебе ведь понравилось, правда? Когда я тебя поцеловал. — Я задрал юбку ее платья на заднице, белые атласные трусики, доводили меня до исступления. — Когда я просунул язык тебе в рот, ты хотела, чтобы это была твоя пизда? Тебе было интересно, каково это, когда мой рот высасывает из тебя оргазм?

Я раздвинул ее ноги, заставляя ее раздвинуть ноги шире.

— Когда ты лежала на моем столе для завтрака, ты хотела, чтобы я тебя трахнул? Твое тело горело для меня, твоя киска была мокрой?

— Нет, — хныкала она. — Нет.

— Лгунья, — прорычал я и наклонился к ней, прижавшись грудью к ее спине. — Если бы мне пришлось провести пальцем по твоей киске, что бы я нашел, Мила? — Я провел ладонью по ее заднице. — Найду ли я твое тело готовым и нуждающимся во мне?

Ее щеки раскраснелись, слезы больше не текли свободно. Я прижался губами к ее уху и вдохнул цитрусовый аромат ее волос.

— Может, мне прикоснуться к тебе и узнать?

Я провел пальцем по ее попке, по трусикам, и почувствовал, как ее тело подалось под моим, когда она сделала глубокий вдох.

— Святой, не делай этого. — В ее голосе не было убежденности, лишь жалкое пятнышко стойкости.

— Докажи, что я не прав, и я прекращу. Но если я найду тебя мокрой, я возьму тебя и буду трахать, пока ты не закричишь.

Ее бедра задвигались, и я улыбнулся, просунув палец в трусики и оттянув их в сторону, обнажив упругую, круглую, чувственную попку, которая практически умоляла наказать ее красной, горящей плотью.

Я приподнялся и посмотрел вниз, желая увидеть, блестит ли ее киска для меня. Мой член прижался к молнии брюк, пульсируя и боля от желания трахаться. Как только я ввел в нее палец, я застонал, когда ее маленькая нуждающаяся киска приняла меня, мокрая и готовая.

— Господи Иисусе! — Я вытащил палец из нее, чтобы снова ввести