Пушкинистика Ходасевича

К творчеству Пушкина Ходасевич обратился поначалу как литературовед и критик, и потому можно сказать, что его (широко понимаемый) «пушкинский проект» начался задолго до попыток написать биографию поэта[108]. Одна из первых научных публикаций Ходасевича была посвящена его поэтическому предку: это была напечатанная в 1915 году работа «Петербургские повести Пушкина» – статья о «Медном всаднике», «Пиковой даме» и «Домике в Коломне». С этой работы началось сотрудничество Ходасевича с Гершензоном: автор послал публикацию знаменитому пушкинисту, надеясь на его отклик [Bethea 1983: 119–120, 128 и далее]. Похоже, Ходасевичу казалось, что три петербургские повести отделены от остального творчества поэта, как острова отстоят от центра в прорезанном реками и каналами городе, и что ни одна из попыток их анализа не привела к подлинному «наведению мостов» между этими островами-повестями [Ходасевич 1922: 59]. Ходасевич считал, что он обнаружил такую связь, и написал статью, где доказывал, что «Уединенный домик на Васильевском острове», история, рассказанная Титом Космократовым (псевдоним В. П. Титова), представляла собой тот самый недостающий мостик, который связывает темы, атмосферу и стилистику пушкинских текстов.

Заинтересовавший Ходасевича эпизод сводится к следующему: как-то на одном из званых вечеров Пушкин рассказал историю, которая произвела на услышавшего ее молодого писателя Титова такое впечатление, что он, «придя домой, записал ее. Затем отнес Пушкину, тот просмотрел запись – ив результате повесть была напечатана в редакции Титова, но с пушкинскими поправками в “Северных цветах”» [Ходасевич 19966: 49]. Такое случалось уже не единожды: Пушкин часто предлагал идеи произведений другим авторам. Так, он намеренно отдал Гоголю сюжеты и «Ревизора», и «Мертвых душ».

В интерпретации Ходасевичем этого анекдота отсутствует обычное для рассуждений на эту тему указание на пушкинскую душевную щедрость. Наоборот, из его статьи следует, что Пушкин, возможно, остался недоволен тем, что отдал этот тщательно выстроенный сюжет. И приписывая этот рассказ Пушкину в публикации 1915 года, где автор обозначен как «Пушкин – Титов», Ходасевич указывал также, что Пушкин впоследствии воспользовался своим случайным «подарком», спародировав эту историю в «Домике в Коломне» [Ходасевич 1915: 32]. Статья, предварявшая публикацию 1915 года, заканчивалась указанием на творческие планы Ходасевича-пушкиниста: «Вместо непрочной связи лирических постижений и неизъяснимых “предчувствий”, мы предлагаем установить между рядом произведений Пушкина прямую и прочную, тематическую и текстуальную связь» [Ходасевич 1915: 33]. «Счастливое открытие» Ходасевичем этого рассказа впоследствии оказалось полезно для реализации его потенциала исследователя[109].

Следующий сборник статей был озаглавлен «Поэтическое хозяйство Пушкина»; он выходил в двух вариантах. Ходасевич печатал его по частям в берлинском журнале «Беседа» в 1923–1925 годах; одновременно сборник вышел в Ленинграде в 1924 году. Автор критиковал советское издание из-за множества ошибок, тем не менее обе публикации были для него очень важны. Они не только составили основу его пушкиноведческих исследований, но и, возможно, помогут нам понять, почему попытка написать биографию Пушкина окончилась для поэта неудачей.

После отъезда за границу Ходасевич скитался по всей Европе, жил то в меблированных комнатах, то в съемных квартирах, пока в 1926 году не поселился наконец в Париже. Он зарабатывал на жизнь писательством: иногда публиковал стихи и постоянно печатал статьи и рецензии в таких русскоязычных газетах и журналах, как «Современные записки», «Дни», «Последние новости», «Возрождение», «Сегодня» и др. Последний сборник стихов «Европейская ночь», изданный как часть его «Избранных стихотворений» в 1927 году, заканчивался печальной картиной бессилия и тьмы, заставшей некогда шедшего «путем зерна» сеятеля. В конце 1920-х годов Ходасевич писал почти исключительно прозу; в 1931 году он опубликовал литературную биографию Державина. Однако биография Пушкина, о которой он давно мечтал, так и не была завершена. Уже в середине 1932 года в письме к Берберовой от 19 июля 1932 года Ходасевич признается, что распрощался с Пушкиным: «Думаю, что вспышка болезни и отчаяния были вызваны прощанием с Пушкиным. Теперь и на этом, как на стихах, я поставил крест. Теперь у меня нет ничего» [цит. по: Бетеа 1988: 285].

Сурат в книге о Ходасевиче-пушкинисте предположила, что причина этого «прощания» была очень проста: по мнению исследовательницы, написание пушкинской биографии оказалось для Ходасевича гораздо более сложной задачей, чем создание жизнеописания Державина:

Очевидно, что написать биографию Пушкина в любом случае неизмеримо сложнее, чем биографию Державина. Если же прибавить к этому атмосферу «европейской ночи», которой дышал Ходасевич, если вспомнить о глубоком творческом кризисе, который привел его к отказу от поэтического дара, то приходится только удивляться тому, с каким упорством он возвращался вновь и вновь к этому замыслу [Сурат 1994: 92].

Однако, несмотря на то что пушкинская биография, похоже, действительно давалась Ходасевичу труднее, чем державинская, предположение Сурат мне кажется упрощением. Исследовательница постулирует причинно-следственные отношения: если Пушкин сложнее Державина как поэт, то, следовательно, жизнь Пушкина труднее описать. В действительности же биография Державина оказалась предпочтительнее для Ходасевича по другим причинам: в основном потому, что Державин, сильный, надежный, уверенный в себе созидатель и творец, принадлежавший победному XVIII столетию, подходил для заполнения открытой в 1930-е годы вакансии «положительного героя» гораздо лучше, чем аполитичный Пушкин.

Статьи о русской поэзии

«Статьи о русской поэзии», небольшая книжка из пяти статей, опубликованная в Петрограде в 1922 году, была первым выступлением Ходасевича-критика. Первая статья, «Графиня Е. П. Ростопчина», представляла собой раннюю попытку заново открыть биографию поэтессы, «некогда славной, ныне забытой» [Ходасевич 19966: 17], – задача, сходная с позднейшей серьезной реабилитацией Державина, которой Ходасевич занялся спустя несколько лет. В данном же случае Ходасевич действовал как кавалер, защищавший репутацию дамы от клеветников, причем одним из главных недоброжелателей оказывался Белинский. Даже в этой работе, написанной еще в 1908 году, Ходасевич приближался к Пушкину и Державину, жизни и творчеству которых окажется посвящена значительная часть его собственной творческой биографии. Вот как он восхваляет сочинения Ростопчиной: «Пускай же хоть иногда осеняют их <тех, кто считает, что лирика устарела. – А. Б.> легкими своими крыльями святая простота и родная сестра ее – святая банальность» [Ходасевич 19966: 38]. То, что Ходасевич ценил в Державине (прямоту и по временам грубость его стихов), а также то, что он ценил в пушкинских стихах (лаконизм и простоту), должно присутствовать и в более пресных и банальных произведениях, и Ростопчина представляет собой как раз такой случай «святой банальности».

Второй элемент в этой связи – это статья 1916 года «Державин (к столетию со дня его смерти)», содержащая главные положения будущей полномасштабной биографии Державина, которой была посвящена наша предыдущая глава. Поэтическое вдохновение, весьма красноречиво описанное Ходасевичем