в этой биографии, в ранней работе оказывается подчинено самообладанию труженика; похоже, что для юного Ходасевича продуктивность была столь же важна, как творческие способности. «То как администратор, то как поэт Державин работал не покладая рук» [Ходасевич 19966: 40]. Однако Ходасевич уже оттачивал свое мастерство, воскрешая старого поэта с помощью следующего описания и характеристики:

Если бы ныне, в сотую годовщину смерти своей, он воскрес и явился среди нас, – как бы он рассердился, этот ворчливый и беспокойный старик… Как бы он разворчался, как гневно запахнул халат свой, как нахлобучил бы колпак на лысое темя, видя, во что превратилась его слава, – слава, купленная годами трудов, хлопот, неурядиц, подчас унижений – и божественного, поэтического парения [Ходасевич 19966: 39].

В изображении Ходасевича живой Державин, при всей его сварливости, предстает перед читателем тем, кем не мог предстать в его же представлении вересаевский Пушкин. Сборник 1922 года содержит еще три статьи: «Петербургские повести Пушкина», «О “Гавриилиаде”» и «Колеблемый треножник».

Ходасевич обратился к поэме «Гавриилиада» в 1917 году, – она была напечатана в России «только через восемьдесят один год после смерти Пушкина <…> без сокращений и пропусков» [Ходасевич 19966: 71]. Именно эта короткая статья в большей степени, чем анализ «Петербургских повестей», послужила началом связанного с Пушкиным биографического проекта Ходасевича. Исследователь задавался вопросом: как читатели могли понимать Пушкина, если эта важнейшая поэма была исключена из корпуса его сочинений? Ходасевич полагал, что сейчас пришло время прочитать все написанное Пушкиным. И как могло получиться, недоумевал он, что пушкинисты потратили столько времени, откапывая в архивах и публикуя самые незначительные наброски и письма, в то время как целая поэма – «Гавриилиада» – до сих пор не появлялась в пушкинских изданиях?

Ходасевич описывал пушкинскую «Гавриилиаду» как важнейшее произведение Пушкина – поэму, «над которой он упорно трудился, которая отразила ряд замечательных черт его творчества, которая так ценна для изучения его биографии и которая, наконец, прекрасна в своей непосредственной, художественной очаровательности» [Ходасевич 19966: 71]. И даже пояснение, которым сопровождалась публикация поэмы в 1917 году, что «книга предназначается “преимущественно для лиц, изучающих Пушкина, а не для широкого круга читателей”» [Ходасевич 19966: 71], вызывает гнев Ходасевича и заставляет его взяться за статью, где оспариваются два эпитета, обычно относящиеся к «Гавриилиаде»: кощунственная и непристойная. Вместо этого Ходасевич предполагает, что Пушкина в этот период его творчества следует сопоставлять с итальянским живописцем П. Веронезе.

Дух итальянского Ренессанса включал и языческую радость жизни, и восхищение «дьявольским» очарованием мира, которые здесь используются для трактовки библейской темы [Ходасевич 19966: 72]. Пушкин, полагает Ходасевич, чувствовал ту же радость, когда писал эту поэму:

Если всмотреться в «Гаврилиаду» немного пристальнее, то сквозь оболочку кощунства увидим такое нежное сияние любви к миру, к земле, такое умиление перед жизнью и красотой, что в конце концов хочется спросить: разве не религиозна самая эта любовь? [Ходасевич 19966: 75].

По мнению Ходасевича, обвинения и в богохульстве, и в непристойности следует отбросить. Те читатели Пушкина, которые были способны понять не только сюжетную линию, открывали для себя «пламя любви», очищающее непристойность поэмы, – пушкинское восхищение красотой. В статье о «Гавриилиаде» Ходасевич уже начал рисовать свой образ Пушкина – да, возможно, Пушкин бросал вызов православию и царской цензуре, но он утверждал и серьезное отношение к красоте в поэзии.

Тот герой, которого Ходасевич рассчитывал когда-нибудь изобразить в биографии, уже начал обретать черты в критических статьях. Но дала о себе знать и та проблема, с которой Ходасевич столкнулся при написании биографии. Если красота может спасти мир, то Пушкину могло найтись место в представляемом Ходасевичем «полезном прошлом». Но в конечном итоге Ходасевич будет считать «непосредственную, художественную очаровательность» недостаточно сильным оружием против сил, которым должна была противостоять русская культура.

Поэтическое хозяйство Пушкина

Вторая книга статей Ходасевича «Поэтическое хозяйство Пушкина» была опубликована в Ленинграде в 1924 году – как писал автор, «без моего участия и в таком неслыханно искаженном виде, что я тогда же печатно снял с себя ответственность за ее содержание» [Ходасевич 1997а: 397]. Эта маленькая, неудобная для чтения книжечка (например, в ней отсутствовало содержание) заслуживает тем не менее внимания и обсуждения как часть пушкинского проекта Ходасевича11. Само название книги важно для понимания и поэтической техники Пушкина, и интереса к ней со стороны Ходасевича.

Статьи в книге весьма неровные, иногда они выражают целостную мысль, а иногда просто дают списки – поэтических строк, или в одном случае даже лишенных всяких комментариев цитат, относящихся к географическим местам [Ходасевич 1924:48–49]. Можно решить, что текст попросту не был закончен и опубликован как рукопись, однако то обстоятельство, что Ходасевич опубликовал ее в очень похожем виде в Берлине, доказывает, что на самом деле он ее все-таки завершил. Если мы обсуждаем фрагментарность пушкинского проекта Ходасевича на всем протяжении его осуществления, то эту книгу можно рассматривать как микрокосм этой фрагментарности.

Название книги дает особенно важное понимание и пушкинского творческого процесса, и указывает, под каким углом рассматривал этот процесс Ходасевич. Слово хозяйство подразумевает множество смыслов, расширяющих и обогащающих придуманное поэтом выражение «поэтическое хозяйство».

Хозяйство оставляет также место для игры с его синонимом экономия, имеющим латинский корень. Хозяйство само по себе подразумевает домоводство и управление. Оно вызывает в памяти выражения «домашнее хозяйство», «сельское хозяйство». Таким образом, Ходасевич, озаглавив свою книгу «Поэтическое хозяйство Пушкина», подчеркивал «домоводческий» и связанный с хозяйственным управлением аспект поэтических произведений. Наряду с утверждением Ходасевича о том, что «Пушкин автобиографичен насквозь» [Ходасевич 1924: 14], здесь появляется образ двух поэтических «холостяков»: Пушкин, так сказать, содержал свой дом в порядке, во всей своей поэзии, и Хо– [110] дасевич в своей книге хотел исследовать в особенности «поэтическое хозяйство» [Ходасевич 1924:16], одновременно сравнивая со своим поэтическим «домом»[111].

Как указывалось выше, эта книга претерпела трансформацию в 1937 году, когда Ходасевич добавил к ней восемь статей и напечатал весь сборник под названием «О Пушкине». Изменениям подверглись и названия всех статей. Одним из таких названий, прояснявшим всю концепцию, было «Бережливость». В редакции 1924 года статья начиналась так: «Он был иногда до мелочей экономен в своем поэтическом хозяйстве. Иногда одну строку, интонацию, прием берег подолгу – и умел-таки использовать» [Ходасевич 1924: 16]. Эта пушкинская привычка и в самом деле напоминает хозяйственную экономию; как долго моток веревки или другой предмет, который может пригодиться в хозяйстве, пролежит в доме, ожидая момента, когда он может понадобиться? В версии 1937