с Саней, обещаем вас, девчонки, прокатить по ней с ветерком! Согласны?

Девушки расцвели от такого поворота в разговоре.

– Кто ж откажется от такого счастья, – сказала Оля.

А Таня добавила:

– Мальчишки, но вы уж постарайтесь дойти…

Оля предложила новым гостям сесть на лавку у печки.

– В теплоте, да не в обиде, – сказал Юра, сев на лавку.

– Мы, тыловики, такие, – заметил Роман, присаживаясь рядом. – Не ищем место потеплее, нам самим предлагают.

– А чай, конечно, настоящий, ароматный, слов нет, – сказала Ольга.

Белый батистовый платочек скользнул вниз, Оля и не заметила, видно, кружка уже была не такая горячая.

Какие чудные у нее пальчики, такие созданы для игры на фортепиано, – подумал Иван. – А на войне приходится сутками напролет ключом выстукивать телеграммы, и нет конца и края ленте, которая тянется с бобины, оставляет в своей памяти приказы, распоряжения, информацию – текущую хронику войны. И это еще не худший вариант.

Иван вспомнил о материале во фронтовой газете о женском танковом экипаже, который за один месяц боев подбил три танка противника. Под танкошлемами улыбающиеся лица почти похожи, как у сестер, одна, правда, постарше, командир экипажа. Радости-то особой мало: судьбина русской женщины и на войне самую тяжелую работу тянуть наравне с мужиком. И он представил, что Ольга в его экипаже будет механиком-водителем. И ужаснулся. Какие бы тотальные потери ни были, в своём экипаже и взводе он никогда не допустит, чтобы девчонку, да и любого возраста женщину брать в танковый экипаж. Не женское это дело. Точка!

– А где же обещанная музыка? – разложив платочек на столе, спросила Татьяна. – Где песни…

– И наконец пляски… – добавил Роман.

Саня тут же встал, взял гармонь, но Оля знаком руки попросила подождать, налила в свою уже выпитую кружку чай с заваркой, поставила перед ним.

– Саша, пожалуйста, выпейте чаю, в самом деле, что за спешка…

Татьяна без тени смущения тут же совершила чайную процедуру для Ивана.

Уставших, опоздавших и невпопад игравших музыкантов никто не любит. Музыка, рождённая, прозвучавшая до полуночи, не похожа на музыку предрассветную, как не похожи краски заката на краски сумеречного неба.

Близилась полночь. Саша, как все деревенские жители, с незамутнённой алкоголем, табакокурением и нецензурным лексиконом душой, без всяких часов чувствовал и мог точно назвать время суток, в любой момент. И поэтому до полуночи ему хотелось сыграть что-то особенное, проникновенное, но и по душе каждому.

Извинившись, что его пальцы могут подвести после того, как он вколачивал (ха-ха) палец в трак, Саня вновь взял гармонь, и память воскресила вальс…

В одном месте он слегка сфальшивил, все это, конечно, услышали, но лишь Прохудейкин скривил рот.

– До чего же дрянной человечишко. – У Ивана даже зачесались руки, так вдруг захотелось дать ему в морду и вдобавок граммофоном по черепу хряснуть. – Кривляешься, как макака из Московского зоопарка.

Потом Саша затянул «Черного ворона», Иван подхватил, потом девушки и Юра высоким чистым голосом.

Роман молчал, у него полностью отсутствовал слух, и еще в военном училище во время строевых песен его категорически просили не петь, а просто в такт открывать рот. Он не расстроился, но сделал тогда для себя выводы, что можно неплохо жить, всего лишь имитируя работу…

Когда песню допели, Оля сказала, что Иван был сейчас похож на Чапаева из кинофильма. Родину сравнение понравилось:

– А Санька у нас будет за Петьку. Ну а девчонки, вы обе похожи на Анку-пулеметчицу!

– Только вместо пулемета – строчим телеграфным ключом, – усмехнулась Ольга.

Тут Татьяна и предложила:

– А давайте что-нибудь повеселей, ребята! Цыганочку!

– Самое время! – согласился Деревянко. – С выходом и платочками!

И с первых же нот цыганочки Татьяна уже была в центре избы, взмахнула рукой, и, о чудо, из-под неё выскользнул всех цветов радуги наплечный платок, она павой прошла по кругу, жаль места мало! А ритм все ярче и быстрей, музыка жарких цыганских ночей, как огнем полыхнула. Танюшка взмахнула руками, как крыльями, и полетела бы, но тут же трепетно изогнула стан, как лебедушка, и вновь пошла по кругу, с чечеткой каблуками, и закружилась-закружилась в вихре с радужным платком…

Что это было… Просто не верилось, что где-то люди жили без войны, без страха, печалей и смертельной усталости. Но сейчас Танина цыганочка в избушке «на курьих ножках» чудодейственно на мгновения вернула в былую мирную, счастливую жизнь, как волшебным ключиком открыв дверь, каждому в свое в туманной дымке детство и беззаботную юность.

И все уже безудержно хлопали в такт, мужчины притопывали, Саня с гармонью приплясывал, а Юрка хотел было пуститься в круг, но Роман, как броском змея, успел ухватить его за поясной ремень и утащить обратно на лавку.

«Как зажигает девчонка! – подумал Иван. – До утра плясать может!»

И в самом деле, даже платок ее летал и танцевал как огненный партнер, едва не задевая кончиков носов товарищей офицеров.

Наконец Саня перешел на «пониженную передачу», и на самых последних нотах Татьяна бросила в сторону платок, и, припав на колени, с легкостью березки изогнулась назад, едва не коснувшись смоляными кудрями пола.

Раздались крики «браво!», Иван быстро оказался рядом, протянул Тане руку, чтобы так же изящно завершить танец.

Роман, поняв, что сплоховал (он находился ближе), отвесил учтивый, чуть не до земли поклон, тут же использовав его, чтобы поднять с пола танин платок.

Хоть на этом отыгрался…

С цыганской гордой статью Татьяна чуть поклонилась, легким движением отбросила назад волосы, черные глаза задорно блеснули, она улыбнулась, и только едва заметные бисеринки на верхней губе выдавали, какой огонь сейчас бушевал в ней.

Она сложила, как что-то живое, платок, сказав, что это единственная гражданская вещь, подарок мамы, который она дала ей с собой в дорогу на фронт как напоминание о доме.

– А все остальное на нас – уставное, – усмехнулась Танька. – Вот товарищи тыловики знают, не дадут покривить душой.

Роман хотел было сказать, что в Германии достанет им лучшее заграничное белье, но вовремя удержался.

Глава пятнадцатая

Тут и полночь пробила. Саня первый отметил это, глянув на свои наручные часы. У него было правило и поверье еще с той давней поры, когда мама впервые прочитала Саньке сказку о Золушке. Все песни, пляски, танцы прекращаются, когда часы пробьют полночь. В деревне, среди лесов и туманных лугов, мистическое, загадочное, сонное время длится до рассвета, громкие звуки тут же затихают и исчезают, голоса тоже становятся тише, как бы приноравливаясь к природе и редким крикам ночных птиц.

Почему