более спокойно, с чрезмерной озабоченностью осматривая мое лицо и слишком сильно тыкая в щеку.

После чего оборачивается к Питеру:

– Как мы объясним, что ее нет две недели? Нейт и Нара «выздоровеют» до понедельника, а она еще неделю проваляется?

– У всех разный иммунитет!

– Джеку ты скажешь это же? – с вызовом бросает она.

Питер открывает и закрывает рот.

Прекращает нарезать круги.

Он выглядит ошеломленным. Кажется, он совсем не подумал про папу, занятый мыслями о школе. Его брови сводятся к переносице еще сильнее, образуя глубокую морщину.

Он думает.

Я оглядываю гостиную.

Нейт, что лежал, скорчившись, когда я забежала – теперь уже стоит, облокотившись на стену. Он держится одной рукой за живот (или за что-то в этой районе), но в целом стоит. Рука в локте согнута. Значит, все работает. Ничего фатального произойти не успело.

Чуть в стороне от него стоит Нара. Все с тем же невозмутимым скучающим видом. Слегка блестящими от злости на Питера глазами. Руки скрещены на груди.

Ну да, чего еще можно было ожидать.

Кажется, убей на ее глазах человека, и она скажет «только вытри за собой пол, чтобы я ноги не испачкала». Хотя странно, учитывая, какие они с моим младшим братом друзья. Я-то думала, она первая кинется за него впрягаться.

Хотя кто знает, как все было на самом деле. Когда я зашла – они оба валялись. Вполне возможно, она и кинулась.

Этого я не знаю.

– Джек этого не увидит – наконец, изрекает Питер, кивая на меня.

– Как ты себе это представляешь? Думаешь, он слепой?

Питер вновь свирепеет и делает шаг к маме:

– Ты сама говорила, Гвен, что боишься идти с ним на встречу без меня. Я с тобой идти больше не собирался. По-моему, все складывается как нельзя лучше. Давно пора было прекратить этот бардак!

Прекратить бардак?

О чем они?

И что значит, мама боялась идти с папой сама? Никогда прежде не замечала, чтобы мама его боялась. Хотя.. поводы, конечно, были. Это меня и удивляло больше всего.

– Все не так просто, Питер – обреченно вздыхает мама, словно пытаясь донести какую-то простую истину до ребенка – нельзя вот так вот просто взять и сказать ему..

– А и не надо ему ничего говорить – фыркает отчим – мы не Минздрав, заранее не предупреждаем. Просто не пойдем и все. Поставим точку в этой ахинеи.

– Что значит не пойдем? Ты знаешь, чем это может закончиться?

– Прекрасно знаю – шипит он сквозь зубы – этот ублюдок отправится к себе обратно. А если заявится сюда – я вызову копов.

– Он не лишен родительских прав. Он может нас засудить за то, что мы не даем ему видеться с детьми.

– За те две недели, что нам требуются, чтобы у Джейзи все прошло, он только будет вникать в суть перемен. А потом, если захочешь, можешь поднять ручки и сообщить, что сделала это с горяча. Что он может общаться с ними и дальше. И можешь продолжать посещать этот цирк.

– Не думаю, что это хорошая идея.. – сомневается мама.

И Питер взрывается вновь:

– А это ЕДИНСТВЕННАЯ идея, Гвен! Или у тебя есть другие варианты? Лучше не зли меня, видит бог! Это все случилось из-за тебя – он тычет указательным пальцем в ее сторону – твой чертов сын увел Нару, а потом твоя долбанутая дочурка встряла туда, куда не следовало! А мне теперь разгребать это дерьмо за вами, еще и слушать твои претензии!

– Знаешь что, Питер – сдержанно заявляет мама, скрестив руки на груди в своей обычной «обиженной» манере – Нара, хочу напомнить, не безропотный теленок и «увести» ее нельзя. Она сама согласилась и..

– И уже получила за это! – перебивает он, ноздри раздуваются – и в отличии от вас, стои́т заткнувшись, потому что даже она знает, чье мясо съела! А ты все кудахчешь, не прибавляя ничуть пользы и..

Я не вслушиваюсь дальше в их разговор. Общая суть мне ясна. Сейчас еще пару минут они попререкаются, потом мама сделает свой привычный вид «глубоко-оскорбленной» и Питер либо «падет на колени» пред ней, как поверженный воин, либо, учитывая особенность ситуации – раздраженно отмахнется.

Но так или иначе, эти крики закончатся.

Единственное, что в результате, если я верно поняла, мы не увидимся с папой, пока мое лицо не придет в порядок.

Кстати, мое лицо.

Аккуратно проскользнув мимо мамы, подхожу к зеркалу в прихожей. Оно весит у самого входа, чтобы можно было перед выходом глянуть в него, не натоптав по всему дому.

Ахринеть.

Это, конечно, не гематома на пол-лица, но впечатление производит. И не самое приятное.

Судя по всему, Питер попал мне по скуле – потому что именно на ней сейчас наливается красное пятно, которое, очевидно, вскоре посинеет и красноречиво будет говорить всем о том, что меня, как минимум, отпинали семеро ногами.

Мне чудом повезло, что он не задел глаз.

Или губу.

Если бы сила, что сделала такое со скулой, пришлась на губу – она бы ее порвала. На глаз – он бы затек у меня на пару недель, вздувшись, точно спелая слива. Будто пчелы покусали.

Наверное, то, что есть сейчас – это меньшее из того, чем я отделалась.

Прикасаюсь – болит. Да, лучше не трогать.

Просто синяк. Я стараюсь убедить себя в этом, чтобы не зацикливаться. Это обычный синяк. Сколько раз в детстве я получала синяки, падая на бегу? Ударяясь о кресла и один раз умудрившись даже бедром о камин (тогда мне было уже 10 лет)?

Синяки выскакивают. Я не беспокою их – они меня (не считая внешнего вида). Потом они проходят. И мы забываем друг друга.

В этот раз все так же.

Ничего нового.

Просто, наверное, ново одно то, что Питер впервые попался на распускании рук. Причем так глупо. Он ведь даже не собирался меня бить. А нам теперь из-за этого на две недели лишаться встречи с папой.

Надо же, я даже не знала, что Питер отказался туда ходить.

Вот значит, о чем они разговаривали с мамой за закрытыми дверьми гостиной, сразу по приходу с предыдущей встречи?

Отворачиваюсь от зеркала и натыкаюсь на взгляд Нейта. Он внимательно смотрит на меня, все так же стоя, облокотившись на стену. Его избили сильнее, но, в отличии от меня – внешне кажется, что напротив ему вообще не досталось.

Ни царапинки, ни синячка.

Нару уже не вижу. Надо же – успела смотаться к себе,