чистоты эксперимента добавить к ней закусочки – огурчиков там, помидорчиков, лучку зеленого, колбаски…

– Это вещь, – с видом знатока поддакнул Арсеньев. – Лети, птичка!

– Я мигом, – сказал просиявший Щеглов. – Деньги давайте.

– Оборзел, салага? – спросил Арсеньев, и старший лейтенант испарился, на прощанье издав печальный вздох. – С Терентьевым надо что-то делать, – сказал капитан, когда удаляющиеся шаги старшего лейтенанта стихли за углом гулкого сводчатого коридора. – Что-то мне не улыбается на зону идти. А он, по ходу, к тому и клонит.

– И что ты предлагаешь? – с деланым равнодушием спросил Молоканов. Лицо у него, как обычно, было кислое, непроницаемо хмурое.

– Хочешь, чтобы это сказал я? – Арсеньев саркастически осклабился. – Изволь, от меня не убудет. Валить его надо, другого выхода я не вижу. Кому-то другому на его месте хватило бы отката, а с этим псом мы точно не договоримся. Я его знаю, и ты его знаешь, а самое плохое, что он тоже нас знает как облупленных. Копает-то он, конечно, под Мамонта – думает, наверное, что он у нас за главного, а мы у него на побегушках. Но дела это не меняет. Когда докопается до сути, Мамонту, конечно, мало не покажется, но нам от этого легче не станет.

Молоканов изобразил задумчивость, а может быть, и впрямь задумался, в последний раз взвешивая все «за» и «против».

– Согласен, – сказал он наконец.

– Щеглу поручим? – то ли спросил, то ли предложил Арсеньев.

На этот раз Молоканов не раздумывал, а сразу отрицательно замотал лысеющей головой.

– Втроем пойдем. Щеглу, конечно, пора пройти боевое крещение, но отправлять его одного на такое ответственное дело рановато. Терентьев – жилистый гад, не дай бог, вывернется, достанет ствол… Даже думать неохота, что тогда будет. И ты знаешь, что я сейчас подумал? Надо обставиться под Зулуса.

– Фу, – с гримасой омерзения произнес капитан. – Ну, ты даешь, Гена! Хотя… – Он помолчал, закатив глаза к потолку, шевеля губами и загибая пальцы, как делают некоторые люди, производя в уме какие-то сложные расчеты. – А что, может получиться очень даже недурственно! Выпускаем спецназовца – понятное дело, под давлением гражданина полковника, который решил выручить старого кореша. И тут же – бац! – новая жертва, следователь прокуратуры, который, между прочим, высказывал подозрения в адрес сотрудников нашего отдела. Мамонту эти его подозрения не понравились, вот он и натравил на него своего приятеля-маньяка… А?

– И вот тогда, – подхватил Молоканов, – при повторном обыске мы найдем у спецназовца на квартире какие-нибудь улики. Ну, хотя бы парочку патронов от СВД, для начала этого вполне хватит. Начинаешь соображать, Дмитрий Александрович. Хвалю! Это все еще надо хорошенько продумать – я имею в виду насчет спецназовца и Мамонта. А вот с Терентьевым тянуть не стоит. Он ведь, гнида, без дела не сидит, роет, вынюхивает… Кстати, ты бы поменьше болтал при Мамонте насчет того, какой Зулус из себя правильный, какой он, понимаешь, молодец, что всякую сволочь отстреливает. Мало того, что тебе, капитану милиции, юристу с высшим образованием, такие речи, мягко говоря, не подобают, так еще и ситуация… Я лично не верю, что Зулус из наших. Понимаю, что версия вполне правдоподобная, логичная, но нутро ее не принимает. С души воротит, Дима, блевать тянет, как подумаю, что каждый день с маньяком за руку здороваюсь. Да я бы его в два счета учуял, такое отклонение в карман не спрячешь. Нет, вряд ли он у нас окопался. Но информацию эта сука каким-то образом все-таки получает. Гляди, как бы Мамонт тебя не взял на заметку как сочувствующего идее подмены правосудия самосудом. Даже мне иногда начинает казаться…

Он замолчал, потому что вернулся Щеглов. Магазин, в котором они обычно отоваривались, находился за углом, буквально в двух шагах, даже дорогу переходить не надо, и быстроногий старлей, как и обещал, обернулся мигом. Оперативники задвигались. Арсеньев отработанным до автоматизма движением расстелил на столе газету, служившую заменой скатерти, а Молоканов, снова открыв сейф, извлек оттуда три стакана, поочередно дунул в каждый и торжественно водрузил на стол.

– Слушайте, господа офицеры, – сказал Щеглов, выкладывая на газету содержимое принесенного из магазина пакета, – я сейчас на улице встретил Гаспаряна. Ну, помните этого армянина, у которого шиномонтажка? В прошлом месяце мы к нему ездили, когда он платить отказался…

– Громче кричи, – посоветовал Арсеньев, – а то у Мамонта в кабинете не слышно. Не станет же он, полковник, под дверями в коридоре подслушивать!

– И что Гаспарян? – спросил Молоканов.

– Вчера в прокуратуре был. Говорит, Терентьев вызвал и битый час о нас расспрашивал – что да как и виделись ли после закрытия уголовного дела…

Арсеньев многозначительно посмотрел на Молоканова.

– Ну, а он что? – спросил тот.

– Он ушел в несознанку, – сказал Щеглов, – но просил решить вопрос. Зачем, Вася, он меня на допрос таскает, работать мешает, жить спокойно не дает? – довольно похоже изобразив армянский акцент, передразнил он. – Делать что-то надо, Вася, мамой клянусь! За что я вам деньги плачу, э?..

– А ты?

– А что я? Обещал, что разберемся…

– Вот молодец! – Молоканов неприязненно скривился. – Обещал – разбирайся.

– Не тушуйся, Щегол! – подхватил Арсеньев. – Разобраться со следователем прокуратуры – это же пара пустяков! Скомандуешь ему: «Фу! К ноге!» – он хвост и подожмет…

– А что я должен был сказать? – растерялся старлей.

– Это уже неважно, – с отвращением, будто через силу, процедил Молоканов. – После драки кулаками не машут. Да и потом, все правильно. Ничего хорошего для нас из этой его затеи не выйдет, так что наш ара прав: надо что-то делать. Вопрос – что?

Арсеньев сосредоточенно резал карманным ножиком помидоры, исподтишка косясь на Щеглова. Старший лейтенант не обманул ожидания коллег, раздраженно бухнув:

– Я б этого Терентьева, ей-богу, замочил! Сам не живет и другим не дает!

– Вот смена растет, а, Михалыч? – фыркнул Арсеньев. – И чему их только в школе милиции учат?.. Ну, иди замочи, раз такой умный!

– Садись, Василий, – сказал Молоканов, с треском сворачивая с бутылки алюминиевый колпачок. – Есть разговор, надо кое-что обсудить.

Арсеньев отложил испачканный прозрачным томатным соком нож с приставшими к лезвию желтоватыми зернышками, прошел, неслышно ступая, через кабинет и резко распахнул дверь. Убедившись, что за ней никого нет, капитан без стука прикрыл ее и запер