– Разливай, Щегол, – сказал он, возвращаясь к столу. – И – не чокаясь, за упокой.

Секунду или две старлей смотрел на него, изумленно подняв брови и приоткрыв рот, а потом, спохватившись, молча взял со стола бутылку и начал разливать по стаканам аппетитно булькающую водку.

Глава 8

Сорвав с дверного косяка бумажную пломбу, Юрий Якушев отпер замок и вошел в прихожую. Все тело до сих пор ломило после излишне близкого знакомства с башмаками омоновцев и автоматными прикладами, проведенная без сна в допросной камере ночь давала о себе знать шумом в голове и свинцовой тяжестью в веках, которые так и норовили сомкнуться. Юрий буквально засыпал на ходу, как усталая ломовая лошадь, но одного взгляда на то, что творилось в квартире, хватило, чтобы мечта хорошенько выспаться и отдохнуть печально испарилась. Оставленный сыщиками майора Молоканова разгром был виден уже с порога, и Юрий не допускал даже мысли о том, чтобы улечься спать посреди этого чудовищного бардака. Уснуть-то он, положим, уснет, благо ему доводилось ночевать и в гораздо худших условиях, но вот каково будет пробуждение? Это ведь не подвал разбомбленного дома в Грозном и не развороченный прямым попаданием ракетного снаряда окоп, это – его дом, место постоянной дислокации, которое должно содержаться в чистоте и порядке. Так заведено в армии; этот обычай казался Юрию разумным, и он не видел причин его менять. Кроме того, дело, отложенное один раз, можно отложить вторично, и так до бесконечности, пока кавардак и грязь не станут нормой жизни.

Напомнив себе, что к такой жизни он вовсе не стремится, Юрий аккуратно прикрыл за собой дверь и только после этого выругался – вслух, с наслаждением, вложив в витиеватую непечатную фразу всю накопившуюся за последние сутки злость. Он так до конца и не понял, что, собственно, произошло. Похоже, его непричастность к убийству Парамонова была столь очевидна, что даже стремящиеся поскорее закрыть дело менты не смогли закрыть на это глаза. Свою роль, наверное, сыграло и знакомство Юрия с полковником Басалыгиным, который, как с удивлением убедился Якушев, имел сомнительную честь командовать ворвавшейся в его квартиру бандой кретинов.

О Басалыгине он старался не думать, потому что до смерти устал разочаровываться в людях. Очередное разочарование было налицо, но Юрий не собирался его смаковать, заламывая руки и восклицая хотя бы даже и мысленно: «Да как он мог?!»

Вместо этого он приступил к уборке. С порога гостиной вид был еще хуже, чем из прихожей; все это смахивало на Авгиевы конюшни, разрушенные прямым попаданием фугасной бомбы, и было трудно поверить, что даже бригада профессиональных уборщиков сумеет когда-нибудь восстановить здесь какое-то подобие порядка. Но глаза боятся, а руки делают; вооружившись этой пословицей, издревле служащей утешением русскому человеку, Юрий взялся за дело.

Вскоре сонливость прошла, а разогретые движением мышцы почти перестали ныть. Юрий собрал в охапку и отнес в ванную разбросанные по полу и истоптанные сапогами постельные принадлежности, расставил по местам книги, собрал и сложил на место рассыпанные фотографии. Затем настала очередь веника и совка; прибравшись в гостиной, Юрий закрыл ведущую туда дверь и перебазировался в спальню, где ему пришлось начать с водружения на место сброшенного с кровати матраса. Он работал спокойно и методично, без суеты и спешки и старался думать о чем-нибудь приятном. Вот, например, Быкову вернули звание подполковника, и в полученном от него коротеньком письме (длинного-то от него в жизни не дождешься, спасибо, что хотя бы на короткое раскололся, да и то, наверное, жена заставила написать) черным по белому сказано, что в июле, во время очередного отпуска, они с Дарьей намерены провести пару дней в столице по дороге в теплые края. Это будет здорово, и они, все трое, очень постараются провести это время с толком и удовольствием, а главное, не вляпаться в еще одну из тех неприятных историй, по части которых могут считаться настоящими экспертами – опять же, все трое, включая Дашку. Надо будет продумать культурную программу, хотя это, скорее всего, давным-давно сделала мадам Быкова – скучает небось по Москве в своем захолустном гарнизоне… Интересно, как она там ладит с офицерскими женами? Как бы не испортила муженьку карьеру, с ее характером это раз плюнуть…

В комнате гремела включенная на всю катушку музыка. «Сабельки, пулечки, пушечки, выбритые макушечки, цепкие лапы родины да письмецо семье…», – пел своим пробирающим до самых потрохов голосом Александр Кутиков. Пользуясь тем, что за ревом магнитолы никто, даже он сам, не может его слышать, Юрий с энтузиазмом подпевал: «Холмики, крестики, нолики… Где вы теперь, соколики? Где вы теперь, служивые, спите в какой земле?» Это было хорошо – громко, душевно и, что называется, почти в тему, – и Юрий не сразу заметил, что в квартире он уже не один.

Краем глаза уловив позади себя какое-то движение, он рефлекторно замахнулся, приготовившись использовать в качестве оружия швабру, которой оттирал от пола в прихожей засохшие пятна собственной крови. В последний момент он успел остановиться, но и того, что уже было сделано, хватило, чтобы заставить стоящего в проеме открытой входной двери полковника Басалыгина испуганно, тоже явно рефлекторно, прикрыться плоским пластиковым футляром, отдаленно смахивающим на атташе-кейс.

Юрий с подчеркнутой неохотой опустил свое импровизированное оружие и, вынув из кармана тренировочных брюк пульт дистанционного управления, выключил музыку. «Взведен курок, застыл прицел. Кто узнает потом, что ты не хотел?» – пропела магнитола голосом Александра Кутикова и замолчала – как показалось, многозначительно.

– Я милого узнаю по походке, – опуская футляр, сказал Басалыгин. – Спец – он и есть Спец.

– Чем обязан, гражданин начальник? – прохладным тоном осведомился Якушев.

– Фу ты, ну ты, – фыркнул полковник. – Смотрите, какие мы нежные! Я ему его имущество принес, а он губы дует, как тургеневская барышня! – Он пристроил футляр на тумбу для обуви и шлепком ладони припечатал к пластиковой крышке какую-то бумагу. – Вот разрешение, о котором ты просил.

– Зря, – сказал Юрий, опираясь на швабру, как петровский гренадер на кремневое ружье. – Надо было принести «драгуновку», чтоб в следующий раз не вышло прокола. Или ваш Зулус переключился на двадцать второй калибр?

– Да ладно тебе, – миролюбиво пробасил Басалыгин. – Чего взъелся-то? Должен ведь, кажется, понимать! Ведь не просто так тебя повязали, были же причины! Надо же было версию проверить!