Петербурге, с которым Достоевский улаживал 6 июня 1865 г. дело об описи его имущества за неуплату по векселям. Вероятно, он послужил прототипом квартального надзирателя Никодима Фомича в романе «Преступлении и наказании», над которым писатель как раз в этот период работал.

Писарев Дмитрий Иванович

(1840–1868)

Публицист и критик революционно-демократического толка, ведущий сотрудник журналов «Русское слово» и «Дело». В 1862–1866 гг. Писарев был узником Петропавловской крепости за революционную пропаганду. О личных встречах Достоевского с Писаревым точных сведений нет, но в текстах писателя имя этого критика встречается неоднократно: Достоевский в своих статьях 1860-х гг. полемизировал и самим Писаревым, и другими сотрудниками РСл, отрицавших значение А. С. Пушкина, проповедовавших нигилизм. В редакторском примечании к одной из статьей в журнале «Эпоха» (1864, № 7) Достоевский упомянул «эксцентрического, хотя и уважаемого нами г-на Писарева». Но Наиболее, может быть, характерной в этом плане является запись в рабочей тетради 1875–1876 гг.: «Дело, Писаревы хотели поскорее решить, но не удалось, да и мало таланту…» [ПСС, т. 24, с. 167] Имя Писарева упоминается в черновиках «Бесов», он, в какой-то мере, стал одним из «идейных» прототипов Петра Верховенского.

Вместе с тем, перу Писарева принадлежат фундаментальные статьи о творчестве Достоевского, в которых дан довольно глубокий анализ его произведений «Записки из Мёртвого дома» («Погибшие и погибающие» — сб. «Луч», 1866) и «Преступление и наказание» («Борьба за жизнь» — «Дело», 1867, № 5; 1868, № 8).

Писарев трагически погиб молодым — утонул во время купания.

Д. И. Писарев

Писарева Надежда

(1851–1876)

Петербургская акушерка, покончившая жизнь самоубийством. Достоевский посвятил её 2-ю гл. майского выпуска ДП за 1876 г. Начал Достоевский эту главу глубокими обобщениями: «Рутина наша, и богатая и бедная, любит ни об чем не думать и просто, не задумываясь, развратничать, пока силы есть и не скучно. Люди получше рутины “обособляются” в кучки и делают вид, что чему-то верят, но, кажется, насильно и сами себя тешат. Есть и особые люди, взявшие за формулу: “Чем хуже, тем лучше” и разрабатывающие эту формулу. Есть, наконец, и парадоксалисты, иногда очень честные, но, большею частью, довольно бездарные; те, особенно если честны, кончают беспрерывными самоубийствами. И право, самоубийства у нас до того в последнее время усилились, что никто уж и не говорит об них. Русская земля как будто потеряла силу держать на себе людей…» И далее следовала история Писаревой, у которой, вроде бы, не было видимых причин для лишения себя жизни — молодая девушка, имела работу, не нуждалась… Но, как признаётся она в предсмертном письме, она — устала: «Где же лучше отдохнёшь, как не в могиле?..» И Достоевский верит-соглашается, он даже, как специалист, анализирует стиль её письма и подтверждает, что только человек, смертельно уставший и торопящийся из-за этого как можно скорее прекратить жить, может в нетерпении написать «Не забудьте стащить с меня новую рубашку» вместо «снять рубашку» и «Я не хочу, чтобы надо мной выли» вместо «плакали»… Достоевский больше чем кто-либо другой знал, как в стиле, в слове проявляется характер человека и его душевное состояние в момент письма. Даже тому, что «уставшую» Писареву почему-то занимали перед смертью денежные вопросы, кому и как раздать-оставить крошечную сумму из своего портмоне, писатель-психолог дал своё объяснение: «Эта важность, приданная деньгам, есть, может быть, последний отзыв главного предрассудка всей жизни “о камнях, обращённых в хлебы”… Достоевский горько обобщал: в этом проявилась «руководящее убеждение» многих несчастных, убеждённых, что счастье человека зависит в основном от его обеспеченности, от презренных денег. А к финалу главы писатель поднял тон своих рассуждений до невероятно высокой, проповеднической, почти патетической ноты: «Милые, добрые, честные (всё это есть у вас!), куда же это вы уходите, отчего вам так мила стала эта тёмная, глухая могила? Смотрите, на небе яркое весеннее солнце, распустились деревья, а вы устали не живши <…> Да правда ли, что русская земля перестает на себе держать русских людей?..»

Автор «Подростка» никак не мог, не хотел примириться с мыслью, что именно несчастная Писарева — «герой нашего времени». И он уже в этой же главе как бы противопоставляет ей, её пессимистической усталости — «живую жизнь», кормилиц сиротского дома, простых необразованных молодых баб, которые не просто вскармливают малышей-сирот, но и возвращают-дарят им материнскую любовь. А в следующей подглавке «Дневника», посвящённой «женскому вопросу», он высказывает пожелание: «Дай Бог тоже русской женщине менее “уставать”, менее разочаровываться, как “устала”, наприм<ер>, Писарева…» Вскоре, в июньском выпуске ДП, автор нашёл и живой пример-противопоставление — девушку (Софью Лурье), которая решила добровольно отправиться на войну в Сербию медсестрой: «Тут — готовящийся ей урок живой жизни, тут предстоящее расширение её мысли и взгляда, тут будущее воспоминание на всю жизнь о чем-то дорогом и прекрасном, в чем она участвовала и что заставит её дорожить жизнию, а не устать от неё — не живши, как устала несчастная самоубийца Писарева…»

Не все читатели «Дневника» в то время поняли весь глубинный смысл рассуждений и выводов Достоевского, связанных с историей Писаревой. Поэтому ему пришлось в письмах к конкретным людям расставлять точки над i. Известны два таких письма — к музыканту В. А. Алексееву и юнкеру артиллерийского училища П. П. Потоцкому. Выясняется из писем, что Писарева «якшалась с новейшей молодёжью, где дело не было до религии, а где мечтают о социализме, то есть о таком устройстве мира, где прежде всего будет хлеб…» В ДП о «социализме» Писаревой было сказано опосредованно, не впрямую, теперь же, в частном письме, Достоевский совершенно разъяснял своё понимание евангельской притчи о «хлебах» как притче «антисоциалистической»: «“Камни и хлебы” значит теперешний социальный вопрос, среда. <…> Нынешний социализм в Европе, да и у нас, везде устраняет Христа и хлопочет прежде всего о хлебе, призывает науку и утверждает, что причиною всех бедствий человеческих одно — нищета, борьба за существование, “среда заела”. <…> Христос же знал, что хлебом одним не оживишь человека. Если притом не будет жизни духовной, идеала Красоты, то затоскует человек, умрёт, с ума сойдёт, убьёт себя или пустится в языческие фантазии…» По Достоевскому, отказ от Христа, атеизм, увлечение западным, совершенно чуждым русской душе «социализмом», преждевременная усталость от жизни, тех, кто жизни ещё и не знает — прямая дорога к бездуховности, к утере идеала, в тупик, к гибели, к самоубийству. Тему эту Достоевский продолжил в первой главе октябрьского выпуска ДП, в самом заглавии обозначив некое противопоставление — «Два самоубийства».