значение святоотеческого наследия, «комментировали текст Священного Писания — и разносили его до основания», преподавали психологию абсолютно по-светски, с материалистических позиций, говоря не о душе, а о тактильных ощущениях, физическом восприятии. Понимал всё это и сам Флоренский, о чём признавался в письме Розанову: «Год от года хуже: Академия опускается. Понимания и чуткости всё меньше… Невыносимость положения в том, что осознаёшь себя церковным и любящим Церковь и с Церковью, но именно этого-то и не поймут». Епископ Феодор, будучи ректором, старался сделать всё возможное, чтобы остановить распад, но единомышленников у него было не много, потому он особенно дорожил отцом Павлом.

В подобной атмосфере Флоренский оставался, действительно, «единственным не равнодушным в вере человеком», «искателем»: искал, как заповедовал архимандрит Антоний (Храповицкий), новый язык и для «русских эллинов», и для «русских иудеев» — тем более что подобные типажи и их противоборство были хорошо знакомы Флоренскому ещё со времён посещения собраний символистов и религиозных философов.

В начале осени 1912 года отец Павел дал согласие, и 28 сентября Святейший Синод утвердил его редактором «Богословского вестника». Десятый номер текущего года стал первым под руководством Флоренского. «Декадент» и «символист» вёл весьма мудрую редакционную политику, принимал смелые, но всегда взвешенные решения: «Для начала необходимо печатать (особенно лиц подозрительных) нетяжеловесное и вполне переносимое, с точки зрения цензуры, — нравов, языка, яркости и т. п., одним словом такое, чтобы оно не возбуждало лишнего внимания к себе. Надо нам к себе приучить читателей, верхних и нижних, чтобы они были уверены, что мы ничего собственно не намерены выкидывать». Он понимал, что «Богословский вестник» не «Новый путь» и не «Весы», но и продолжать журнал только ради «корпорации», отвернувшись от «русских эллинов», значило бы погубить его. Требовалось «поставить журнал живо».

Флоренский сохранил основные рубрики, очень трепетно отнёсся к переводам Святых Отцов, видя в этом разделе преемство с «Творениями» и «Прибавлениями», стремясь протянуть единую нить христианской истории от Святых Отцов к недавнему прошлому Русской Православной церкви, а оттуда к современной религиозной мысли. Важно было подчеркнуть, что современность не выпадает из апостольского и святоотеческого времени, потому при Флоренском на страницах журнала соседствовали переводы трудов преподобного Максима Исповедника, письма из личных архивов святителя Филарета (Дроздова), Игнатия (Брянчанинова), Константина Леонтьева, Константина Аксакова, Владимира Соловьёва, а также рецензии на книги философов и публицистов начала ХХ века.

Флоренский не потеснил постоянных авторов журнала — преподавателей Академии — и одновременно попытался привлечь «подозрительных лиц», в числе которых рассчитывал на светских учёных, писателей, мыслителей, художников. Надеялся отец Павел на Сергея Булгакова и Николая Бердяева, Андрея Белого и Вячеслава Иванова, преподавателей Московского университета Жуковского и Лузина, на живописца Виктора Михайловича Васнецова. В итоге из «подозрительных лиц» живо откликнулись Василий Розанов и Владимир Эрн, появились на страницах журнала Александр Ельчанинов, Сергей Дурылин, Георгий Флоровский.

Были опубликованы в «Богословском вестнике» возможные, пожалуй, лишь при Флоренском статьи о нехристианских религиях, мифологии, этике, языке, литературе, искусству, математике. Среди них «Повести о перевоплощениях Гаутама-Будды и их значение в истории развития буддизма» В. А. Кожевникова; «Эсхатология языческих мистерий» П. С. Страхова; «Прошлое и настоящее египтологии» Е. Г. Кагарова; «Вопрос о жизни на Марсе», «Опыты математического решения философских вопросов» С. С. Глаголева; «Тайна Сыновства: о христианстве Н. Ф. Федорова» С. А. Голованенко; «К вопросу о молитвах за графа Л. Н. Толстого» Н. Д. Кузнецова; «Трагедия интеллигентской души (к исполнившемуся 10-летию со дня смерти А. П. Чехова)» Н. Стойкова; «Гёте и христианство» С. М. Соловьёва.

Через изучение, а не исповедование всего этого, через полемику, предоставление слова «чужакам», через следование духовной традиции формировалась православная наука, острую необходимость которой для современного общества осознавал отец Павел: «Её почти нет, если не считать утерянных нитей отеческой мысли и лишь еле-еле нащупываемых в монастырях да отдельными лицами. История, археология, философия во всех её разветвлениях, даже богословские науки — всё это требует творческого слова». «Богословский вестник» в период редакторства Флоренского стал полем для взращивания православной науки.

Сам же он, выступая в журнале публикатором архивных материалов, комментатором, рецензентом, не превратил его в личную трибуну, как порой поступают некоторые редакторы. За пять лет Флоренский не напечатал и десятка своих философских работ, стремясь отвести как можно больше места другим. В «Богословском вестнике» впервые были опубликованы такие статьи отца Павла, как «Пределы гносеологии», «Напластования эгейской культуры (из лекций о начатках греческой философии)», «Разум и диалектика» (вступительное слово перед защитою на степень магистра книги «О Духовной Истине»), «Не восхищение непщева: к суждению о мистике», «Приведение чисел (к математическому обоснованию числовой символики)».

Эти публикации, как и в целом деятельность редактора, расширили аудиторию журнала. Флоренскому удалось заметно поднять тираж, сберечь издание в пору начала Первой мировой войны. Для многих авторов публикация работ у Флоренского оказалась единственной возможностью обнародования своих идей. Некоторые статьи до сих пор нигде не переизданы, потому номера, выпущенные отцом Павлом, являются особой источниковедческой ценностью. Таков был золотой век «Богословского вестника», который оборвался после Февральской революции.

Её либеральная волна захлестнула и Синод, и Академию. В результате синодальной ревизии, проведённой в МДА, 1 мая 1917 года консерватор епископ Феодор (Поздеевский) был уволен от должности ректора. После этого Флоренский, хоть и был переизбран редактором журнала, по собственной воле оставил пост, сославшись на «утомление от редакторских дел», типографские сложности и отсутствие прежде помогавших с корректурой студентов.

О подлинной же причине своего ухода отец Павел написал зачинателю «Богословского вестника» епископу Антонию (Храповицкому): «Я поспешил отказаться сам, не имея ни малейшего желания развивать идеологию хамократической церкви и не желая также быть выставленным товариществующими своими сотоварищами». «Всечестной батюшка о. Павел, Господь да вознаградит Вас за благородство в отношении к Преосвященному Феодору», — ответил владыка.

«Товариществующие сотоварищи» нашли для «Богословского вестника» нового редактора — профессора Московской Духовной академии Михаила Михайловича Тареева. Он был как раз из числа «протестантских идеалистов», поклонников Бергсона и Джемса, богословию последнего столетия ставил в заслугу использование методов критического мышления, считал, что нет единого святоотеческого наследия, а есть только бессистемные толкования святых отцов, которые лишь создают путаницу в понимании Священного Писания.

Тареев был давним недругом отца Павла, публично нападал на его «Столп», называя «эффектным образчиком лукавого применения принципа отечества», не упускал возможности обвинить автора в оккультизме и спиритизме, как и всякого, кто образцом духовной жизни для православного считал святых отцов. Смена Флоренского Тареевым воспринималась сторонниками последнего не просто как новый курс журнала МДА, а как победа одного преподавательского крыла Академии над другим.

В деятельности Тареева и близких ему Флоренский видел предвестие обновленчества. В письме отца Павла духовнику есть справедливая характеристика Тареева: «Мыслитель глубоко антицерковный, враждебный вере. Он — человек неглупый, начитанный и сильный, кроме указанных свойств выделяется ещё беззастенчивостью в своих действиях и