уют для сестёр милосердия, которые, находясь на полном содержании, по мере сил и желания могли трудиться в амбулатории, заниматься рукоделием, посещать Лавру и Черниговский скит. «Дело стараюсь вести не как наёмник, а как лично для себя трудящийся человек, так как Богу дам ответ за жизнь свою», — писала в дневнике Киселёва. Но главным было сплотить насельниц Убежища в единую семью, что оказалось особенно сложным. Каждая из сестёр, прожившая непростую жизнь, на склоне лет требовала к себе сугубого внимания, все они часто обижались, роптали, выказывали недовольство.

Сталкиваясь с этими и иными трудностями, Наталия Александровна порой отчаивалась, порывалась оставить своё поприще, но отец Павел умел её умиротворить. Киселёва очень ценила его духовное окормление, часто просила совета в делах Убежища. Их совместный труд не ограничивался Приютом: имея широкий круг общих знакомых, они сделали немало благих дел.

Киселёва в своём семейном одиночестве прониклась материнской любовью и к отцу Павлу, и к Анне Михайловне, которые по возрасту, действительно, годились ей в дети. Она активно помогала им в разных житейских вопросах. Её стараниями семья Флоренского обрела уютный дом в Сергиевом Посаде. Анна Михайловна спешила к Киселёвой со всеми женскими переживаниями и всегда находила утешение. Отец Павел в «Завещании детям» назвал Наталию Александровну в числе людей, особенно помогавших их семейству, и заповедовал молиться за неё.

Вскоре после её смерти в 1919 году Флоренскому приснилось, что от Наталии Александровны в их дом пришло письмо. «Я люблю всю Вашу семью» — писала она. А потом, в этом же сновидении, отец Павел заговорил с ней, как с живой:

— Наталия Александровна, как это Вам удалось написать и послать нам письмо? Ведь Вы умерли.

— Нет, дорогой отец Павел, я умерла и не посылала этого письма после смерти, но оно было послано ещё при жизни моей перед кончиною, но так долго шло из-за нынешних почтовых задержек.

«Действительно, письмо пришло ещё при жизни, ведь не истекли сорок дней со времени её кончины, а значит, она ещё здесь, рядом с нами» — подумалось во сне Флоренскому.

Приснилась тогда Киселёва и Анне Михайловне. Наталия Александровна принимала гостей в просторном доме: слышались оживлённые разговоры, звучала музыка, было щедрое угощение. «Видите, как я хорошо здесь устроилась», — радовалась она. За праведный земной труд, за радение о земном Убежище Наталия Александровна Киселёва обрела Убежище в чертогах небесных.

Особое материнское покровительство ощущала чета Флоренских и от великой княгини Елизаветы Фёдоровны. Очень ценившая отца Павла как пастыря, она была спокойна за духовное окормление Приюта. Виделись они нечасто, но через общих знакомых великая княгиня всегда передавала добрые слова. Ценила она Флоренского и как учёного: обращалась к нему как к знатоку церковного искусства, специалисту по иконографии, с большим интересом читала его «Столп». Семья бережно хранила поздравления Великой Княгини с Пасхой и подаренную ею Толгскую икону Пресвятой Богородицы.

После мученической кончины Елизавета Феодоровна тоже приснилась Флоренскому: сияющая, светоносная, она собрала на чаепитие всех почивших к тому времени близких отца Павла.

Поставить журнал живо

В начале 1912 года епископ Феодор предложил Флоренскому стать редактором академического журнала «Богословский вестник». Флоренский колебался: служение, преподавание, наука, предстоящая защита магистерской диссертации, семейные хлопоты… Найдутся ли силы ещё и на журнал? Но при этом сразу воскресла юношеская мечта об «ордене» друзей — собственном издании, «посвящённом вопросам религии», где было бы место философии, истории, поэзии. И хотя «Богословский вестник» являлся печатным органом МДА, а значит, во многом следовал достаточно жёстким канонам, он мог оказаться прекрасным воплощением давнего замысла отца Павла.

Предтечей «Богословского вестника» были издаваемые в Академии с 1843 года «Творения святых отцов в русском переводе» и «Прибавления» к ним, где печатались материалы из разных областей церковной науки. 6 сентября 1891 года на заседании Совета Академии тогдашний ректор архимандрит Антоний (Храповицкий) предложил оживить издание, сделать его более разносторонним и активнее откликающимся на вопросы современной духовной жизни. Так возник «Богословский вестник».

В день Архистратига Божия Михаила в речи по поводу открытия нового журнала архимандрит Антоний определил его основную миссию как вразумление и примирение «русских эллинов» и «русских иудеев» — модернистских интеллигентов и церковных консерваторов. Первые — «беспокойные умы, которые или воспитались вне жизненного влияния Христовой веры и Церкви, или, не познав, не поняв той и другой, отчуждались от них по недоразумению»; для них предстояло «показывать не только истинность, но и святость Церкви и Православия». Вторые — «люди преданий, строгие поклонники внешнего церковного строя, суживающие его только до учения о борьбе с личными грехами, с чувственными страстями… они отрицают значение Церкви для жизни общественной». И в тех, и в других авторам журнала необходимо было отыскивать «искры правды» и «чрез эти искры проницать в умы светом спасительных заветов Церкви».

Журнал объёмом в 250–300 страниц включал следующие разделы: переводы творений Святых Отцов; богословские, философские и исторические исследования; современная церковная жизнь и хроника Академии; критические рецензии и библиография; магистерские и докторские диспуты, протоколы заседаний Совета Академии, общие годовые отчеты, каталог академической библиотеки. Читателями журнала в основном были представители духовенства, преподаватели и учащиеся семинарий и академий. Внецерковным людям он оставался малоинтересен.

С 1892 по 1912 год в «Богословском вестнике» сменилось восемь редакторов, никто из них не пробыл на своём посту более пяти лет: кто-то два-три года, а иные и вовсе несколько месяцев. Причины такой текучки самые разные, но главное, что журнал требовал от возглавлявшего его больших сил, непрестанной работы, постоянного поиска новых материалов. При всей консервативности журнала каждый редактор так или иначе предлагал своё видение, отчего читатель не успевал привыкать к переменам. Нужен был тот кто бы пришёл надолго и преумножил число подписчиков.

Флоренский стал первым назначенным, а не избранным корпорацией редактором. Кроме того, отец Павел стал первым за двадцать лет священнослужителем на этом посту — все предшественники были мирянами. Епископ Феодор надеялся, что благодаря этому возникнет более глубокое взаимопонимание между ректором и редактором: ведь и тот и другой несли равную ответственность за содержание журнала, подписи в конце каждого номера ставили оба.

Почему же выбор ректора пал именно на отца Павла? Ведь в этом был определённый риск: за Флоренским всё ещё тянулся шлейф декадентства, в представлении многих он оставался близким другом символистов, которые часто исповедовали то, что претило Православной церкви. Спустя годы епископ Феодор дал поразительное объяснение своему выбору: Флоренский «был почти единственный верующий человек во всей Академии». Владыка считал, что с 1905 года начался внутренний развал МДА, её духовный распад, когда большинство преподавателей были «захвачены немецкой наукой», «протестантским идеализмом», отрицали