как далекая звезда. И все это мы понимаем только благодаря ее голосу – звучному, пылкому, нежному. Она как будто бы воспевает звезды со дна сточной канавы. И пока она говорит, я вдруг вижу мысленным взором весь наш будущий спектакль. Теперь я знаю, каким он будет. Словно по волшебству, он явился мне весь целиком. Во всей своей темной легкости, во всем странноватом сказочном великолепии, нашептанный голосом Элли.

Когда студенты кончают читать, я начинаю громко хлопать. Кричу: «Браво!» и «Отличная работа!» Жарко им аплодирую. Какие молодцы! Потом объявляю, что в следующий раз мы займемся первым актом. Разберем его как следует. И что мне прямо не терпится поскорее приступить. А им? Но никто мне не отвечает. Студенты по-прежнему не шевелятся, будто примерзли к полу. Тогда я объявляю, что на сегодня все свободны. Они собирают вещи и бесшумно выходят из зала, бормоча на ходу: «До свидания, профессор».

* * *

– Что ж, по-моему, все прошло хорошо, как считаешь, Грейс? – спрашиваю я, когда из зала выходит последний студент.

Мы с ней остались в театре вдвоем. Мой голос, сильный, уверенный, эхом отразившись от стен, возвращается обратно ко мне. Я и забыла, какая тут хорошая акустика.

– Ну да. Вроде да, – пожимает плечами Грейс.

– Как по мне, получилось отлично.

Я оглядываюсь на опустевшую, но все еще ярко освещенную сцену. Грейс хотела выключить софиты, но я сказала: «Не надо пока. Пожалуйста». Потому что никак не могу отвести от нее взгляд. Все еще вижу в своем воображении будущий спектакль. Яркие краски. Черное небо. Ясные звезды. Играет сюита Дебюсси «Лунный свет».

– Просто отлично.

«Отлично?» – недоверчиво смотрит на меня Грейс.

– Спорить не буду, вели они себя хорошо. Никогда еще не видела, чтобы они так беспрекословно слушались. Но, по-моему, выглядело все это немного странно.

– А мне так не показалось. Я считаю, они просто, наконец, прочувствовали «Все хорошо».

– Ну, может быть.

– Разве не великолепная Елена получилась у Элли?

– Угу, нормальная, – отвечает Грейс, уткнувшись в телефон.

– По-моему, она была неподражаема. Просто…

– Как жаль, что в пьесе она играет Короля, – вставляет Грейс.

– Да. Очень жаль.

Она оборачивается ко мне, и я тут же отвожу глаза.

– Интересно, что случилось с Брианой? – спрашивает она.

И я вспоминаю, как сжимала ее запястье. А она смотрела на меня расширенными от ужаса глазами.

– В каком смысле, «что случилось»?

– Как это «в каком это смысле»? – изумляется Грейс. – В том смысле, что ее сегодня не было, Миранда. А она никогда не пропускает репетиции.

Не поднимая глаз, пожимаю плечами. Зачем это у нас на полу лежит этот адский ковер из семидесятых? К тому же совсем вытертый? Нужно его выбросить. И постелить здесь что-нибудь красное. Ярко-алое. Цвета крови.

– Вчера, когда она уходила, мне показалось, что она немного бледна. Ты не заметила? – продолжает Грейс.

Я вспоминаю, как она стояла передо мной. Какое бескровное у нее вдруг стало лицо. И волосы разом потускнели.

– Нет. По-моему, она была такая же, как всегда, – резко мотаю головой я.

Снова пожимаю плечами и поднимаю глаза на Грейс, которая пристально, без улыбки, смотрит на меня.

– А мне подумалось, что она нездорова, – говорит она.

– Что ж, сейчас самое гриппозное время, – протяжно произношу я. Напеваю, что ли? Да, почти напеваю. – Мало ли что можно подцепить. Лучше поберечься, так ведь, Грейс?

Но Грейс качает головой.

– И все же это странно. Она ведь никогда не болеет.

– Ну, однажды это должно было случиться, – фыркаю я. Голос теперь звучит пронзительно. – Или ты думала, что она неуязвима?

С этим доводом Грейс не может не согласиться. В конце концов, она ведь разумный человек.

– Нет, конечно.

– В любом случае, мне понравилось, как читала Елена – в смысле, Элли. Интересно было увидеть роль под другим углом. Посмотреть свежим взглядом. В каком-то смысле она заново открыла мне Елену. И ребятам, думаю, тоже. И представляешь, Грейс, я сегодня поняла, как будет выглядеть наш спектакль, весь целиком.

Я вдруг осознаю, что выпаливаю все это очень быстро, а ведь я никогда не тараторю. Раньше после репетиций Грейс частенько приходилось тормошить меня, наглотавшуюся таблеток и пускающую слюни на полу. «Миранда, просыпайся! Миранда, пора идти в паб. Давай, девочка, вставай!»

Я жду, что Грейс наконец-то улыбнется, порадуется вместе со мной, но она только хмурится.

– Миранда, что это такое вчера было? Декан вдруг ворвался, откуда-то взялись эти меценаты… Как-то странно все это, тебе не кажется?

Еще как!

– Нет. – Я и обдумать ничего не успеваю, как с моих губ уже срывается ложь. – Вовсе нет. Не вижу ничего странного.

Смотрю я при этом не на Грейс, а на пустую сцену. Но все равно чувствую, как ее взгляд прожигает мне висок.

– А мне вот показалось, что это очень странно.

– Не понимаю, зачем ты постоянно повторяешь «странно»? С чего это к тебе прилипло это слово?

– Да потому что это и правда было очень странно, Миранда. Чертовски странно.

– Ну, может, немного. Но, как по мне, все очень удачно сложилось. Прямо судьба, – повторяю я слова Хьюго.

– Судьба?

– Ага, именно. Как будто вселенная дала нам… знак.

– Какой еще знак?

– Не знаю. Может, она, вселенная, хочет, чтобы мы поставили «Все хорошо»?

Грейс закуривает. Прямо под висящей над ее головой табличкой «Не курить». Ей плевать. Она не верит в знаки вселенной. Для нее беспокойная земля просто вращается в холодном черном космосе среди погасших солнц. И ни бога, ни фейской пыльцы, ни судьбы, ни высшего замысла не существует. Грейс верит только в то, что видела собственными глазами и слышала собственными ушами. Но вчерашний случай на обычное совпадение как-то не похож. Тут слишком уж попахивает человеческим вмешательством.

– Ты как-то изменилась, Миранда, – замечает Грейс.

Но произносит это вовсе не так, как Хьюго. В ее словах нет ни радости, ни любопытства. Хмурый взгляд булавкой впивается мне в кожу.

– Правда?

Мне отчего-то становится страшно. Но отчего?

– Ты какая-то… Даже не знаю… Более живая. Бодрая.

Показалось или она произнесла это обвиняющим тоном? Я вспоминаю, как мы с Грейс познакомились – в тот день, когда я приходила в колледж на собеседование. В тот бесконечный день, когда я была всего лишь жалкой соискательницей должности, нервно улыбавшейся ей с противоположного конца стола в тосканском ресторане, где мы ужинали. Как я обливалась потом в своей дешевой блузке из универмага. Как безуспешно пыталась очаровать угрюмо пялившихся на меня злобных ведьм с факультета английского языка, которых мы с Грейс позже