После «взятия» Союза, когда он стал чемпионом СССР на пять тысяч метров в прошлом году, от девушек отбоя не было — но череда неудач и особенно последняя сильно выбила его из колеи. Он стал раздражительным, нервным, мог даже поднять руку на более слабого — хотя и раньше не отличался ангельским характером, все же этот характер помогал ему бороться и — побеждать, теперь же… тянул камнем на дно.

Шаров вздохнул.

— Все равно я не пойму, — сказал он, взявшись рукой за цепь и несколько раз приподняв ее, чтобы ведро погрузилось в воду. — Не пойму, как ты узнал об этом? Я имею ввиду то, что случилось там, на стадионе. Даже… — он помолчал, вслушиваясь в плеск воды на дне колодца. — Даже букмекеры ставили на меня один к двадцати… Знаешь, кто такие букмекеры?

Витя кивнул. Он прекрасно помнил обходительного мужчину в костюме, галантного и пахнущего каким-то невероятно вкусным одеколоном, и то, как он изменился, когда тетя Оля выиграла. Помнил он и трех парней, похожих на молодых быков с глазами, налитыми кровью, точно на корриде — рядом с мужчиной.

Витя был не дурак и быстро сообразил, что как ни крути, а теперь им может грозить опасность, хотя тетя Оля пыталась делать вид, что все законно и так и должно быть. Не должно, — Витя был в этом уверен. Так что да, он знал, кто такие букмекеры.

— Я проиграл в тот день десять тысяч, — сказал Шаров. — Представляешь? Это были мои призовые за прошлый чемпионат. Я решил пойти ва-банк. Поставить все. И проиграл. Но… — цепь в его руке напряглась, заходила натянутой струной и Шаров отпустил ее, взявшись за рукоять ворота. — Там были не только мои деньги… я взял еще в долг. И… через три дня мне нужно отдать эти деньги.

Витя шмыгнул носом. Краем уха он услышал сумму, которую они тогда выиграли, — кажется, двадцать пять тысяч, но признаться честно, он с трудом понимал, куда потратить такую прорву денег. Зная, что мать получала рублей двести, он не представлял, как можно заработать пять тысяч, учитывая, что вся зарплата уходила на еду, квартиру и еще оставалось немного на кино по выходным, да маме на дефицитные блузки.

С его рта чуть не слетели слова о том, что он знает, где можно спросить об этих десяти тысячах и он мог бы ради любимого… (хорошо, не самого любимого, самый любимый — это конечно же Третьяк, но все-таки очень хорошо знакомого спортсмена с обложки календаря в его комнате) спросить тетю Олю, сможет ли она помочь — но открыв рот, не решился это сказать. По крайней мере, пока. Хотя момент был подходящий.

Шаров начал медленно крутить ворот, цепь натянулась еще сильнее и начала с глухим лязгом накручиваться на толстое бревно.

— В общем, — он пожал плечами, — я не знаю, что делать. И не знаю, зачем тебе все это рассказываю. Извини, если что. Больше некому, если честно.

Витя оценил такую откровенность со стороны знаменитого спортсмена, подумав, что даже у небожителей бывают проблемы. Даже у звезд с обложек журналов и экранов телевизоров порой что-то не получается, и они так же, как простые школьники, выходящие к доске с невыученным уроком, испытывают мучительное чувство беспомощности и страха.

Витя знал, каково это.

Нет, он пока ничего не будет говорить.

— Мне… просто показалось… было видение, — сказал он быстро. — Что вы должны там… в общем, сделать рывок. Иначе вас обгонит…

Шаров кивнул.

— Видение… — медленно сказал он, подняв лицо к ночному небу, периодически озаряющемуся неясными далекими вспышками. — Я уже точно и не помню, кажется, ты сказал, кто именно меня обгонит. Помню, что очень удивился тогда. Это, как если бы ты сказал гепарду, что его обгонит улитка, — и он показал на край деревянного колодца, где на самом деле ползла небольшая улитка. Она двигалась очень медленно и вот-вот должна была упасть — либо в колодец, либо на траву. Но пока что она упрямо продвигалась между жизнью и смертью, очевидно даже не подозревая об этом.

— Он просто стоял рядом с вами… я увидел фамилию на номере… — Витя понял, что сказал глупость, ведь увидеть это он мог только после того, как выбежал из раздевалки, сразу перед стартом, но Шаров не обратил на это внимание.

— Какая-то чертовщина творится с этим походом, тебе не кажется? — вдруг сменил тему Шаров, продолжая медленно крутить ворот. Часть воды из ведра выплескивалась и с шумом падала назад в колодец, нарушая окружающую тишину. — Нас давным-давно должны были найти. По моим прикидкам, мы отошли максимум на три километра, не больше. Даже если учесть, что шли не по прямой — пять километров. Здесь полно военных, в части есть разведгруппа, которая не то, что группу школьников, она мышь в этом лесу найдет, если прикажут. И не какую-то первую попавшуюся, а какую прикажут, такую и найдет. Я немного знаком с капитаном Андреевым, он командует разведкой, уж поверь…

Витя кивнул.

— Лена мне сказала… что роща… позади того места, где мы устроили привал, в общем, она была голая, когда мы пришли. А потом вдруг откуда ни возьмись, появились цветки… — Витя помолчал. — Снова забыл, как они называются. Да это и не важно. Важно, что раньше их не было.

— А ракетница? А мостки? Где это все? И вот это… — Шаров прекратил вращать ворот и повернулся в сторону периодически раздающихся звуков, похожих на артиллерийские выстрелы. — Ведь сегодня воскресенье. А долбят почти весь вечер. И я точно тебе скажу, это не сваи забивают.

— Может быть, учения… — пожал плечами Витя.

Шаров снова принялся поднимать воду.

Когда ведро наконец оказалось на уровне глаз, они посмотрели друг на друга с разных сторон колодца и стало ясно, что и тот и другой размышляют об одном и том же.

— Вы думаете… — начал было Витя, не решаясь озвучить это полностью ненаучное, антиматериалистичное, но не менее пугающее предположение. А говоря по-русски, попросту бредовое.

Шаров осторожно взял ведро за ручку, вылил воду в кастрюлю, потом медленно закрыл деревянные створки колодца и поставил ведро сверху.

Улитка, к тому времени доползла до угла колодца, остановилась и вращая маленькими рожками, замерла.

— Значит так, — Шаров понизил голос