Я печально вздохнула, но продолжила перелистывать страницы чужих записей, чувствуя, как внутри грохочет совесть. Я копошилась грязными руками в чужой душе. Но что мне осталось делать, если мне начала угрожать опасность? Тома в убийствах я не подозревала. Слишком простым и добрым он казался для роли преступника.

В конце ежедневника я наткнулась на планы на год. Том расписал их на последней странице, хотя год только начался и было глупо записывать мысли в конце. Цели в большинстве случаев строят в начале.

Я бегло пробежала взглядом по каждой записи. Их оказалось не много.

1. Гастроли в Польше до февраля;

2. Мини-тур в Рединг;

3. Постановка пьесы по Кафке. Читаю пять монологов;

4. Перечитать Станиславского и лучше разобраться в его системе. Кажется, что-то ускользает от меня. Возможно, дополнить знания книгами М. Чехова;

5. Обсудить с ребятами новые проекты;

6. Поставить в 2019 году как минимум 3 новые пьесы, не считая дневников Кафки;

7. Гастроли в декабре (?). Ред пока ничего не говорит. Возможно, 2019‐й мы проведем дома.

Но в один из вечеров, который я проводила за рабочим местом в кофейне, меня уколола совесть. Она заставила меня написать Тому о ежедневнике.

«Мало ли, чего тебе там не хочется, – визгливо сообщил внутренний голос. – Может, он жить не может без этих записей, а ты не пишешь ему только по одной причине – боишься влюбиться сильнее. Какая глупость!»

Я и правда вела себя как полная идиотка. И, когда написала сообщение Тому, не почувствовала внутри ничего, кроме легкости. Но ощущение продлилось недолго. Я не успела убрать телефон, как он разразился звонком.

– Сара! – радостно воскликнул Том. – Как же ты обрадовала меня!

– Прости, что не написала об этом сразу. Заработалась и забыла, – соврала я.

– Ничего страшного. Главное – я не потерял его. Пусть в ежедневнике нет ничего особенного, он мне очень дорог. Это подарок от Циркача на Новый год.

– Тогда я вдвойне рада, что нашла его, – мягко улыбнулась я, а внутри негой разлилось тепло. Сердце вступило в свои права и стало разгонять кровь по венам, согревая замерзшее тело.

– Можешь занести его завтра в театр?

– Только после обеда, часа в четыре.

– А вечером свободна? Скажем… в семь?

– Да.

– Отлично. Тогда приходи на спектакль «Косметика врага» по рассказу Амели Нотомб, а после встретимся в холле, и ты отдашь ежедневник. Пойдет? Только не заходи в служебный коридор, если меня долго не будет. Я выйду сразу, как переоденусь.

– Ой, я даже не знаю. Неудобно бесплатно идти к вам на спектакль. Я могу передать ежедневник сейчас, ведь…

– Нет-нет, – перебил Том. – Сейчас я не могу. И все-таки хочу увидеть тебя в числе зрителей на завтрашней постановке.

Я на минуту задумалась. Идти одной в театр не хотелось. Но желание увидеть Тома сначала на сцене, а потом лично победило все сомнения.

– Хорошо, тогда встретимся в театре.

– Супер! На входе скажи, что ты от Тома Харта. Встречать будет Барон. Он пропустит. И как раз познакомитесь с ним.

– Тогда до завтра.

– До завтра. И еще раз спасибо. Я безмерно благодарен тебе, Сара Гринвуд.

Том отключился, а я еще долго стояла с телефоном в руках и прислушивалась к сердцебиению. Даже испугалась, что у меня первые признаки тахикардии.

«Сара Гринвуд, ты странная», – с горечью подумала я и посмотрела на отражение в темном окне. Я выглядела непривычно счастливой в ярком свете кофейни. Но это счастье граничило с полным безумием.

– Сара, почему ты ничего не рассказала?! – влетая в кофейню, разразилась негодованием Джейн. На ней была легкая толстовка и джинсы, порванные на коленях. Рабочий рюкзак за спиной сказал все лучше любых слов. Подруга прибежала прямиком из редакции.

Джейн остановилась возле стойки бариста и, тяжело дыша, начала прожигать меня взглядом. Я в этот момент готовила кофе клиенту – мужчине, который сидел за столиком у окна и, заинтересованный внезапным появлением красивой девушки, смотрел на нас во все глаза.

– Ты о чем? – не поняла я.

– Издеваешься? – уже по-доброму сказала Джейн и, покопавшись в своем рюкзаке, вытащила оттуда газету «Таймс» недельной давности.

– Точно! Я совсем забыла о ней, – не отрываясь от приготовления кофе, воскликнула я. Радость вдруг окутала теплым шарфом.

– Статья о театре на четвертой полосе! Это же успех для новичка вроде тебя. Сара, ты ведь даже не в штате, ты даже не стажер, а твоя статья уже на четвертой полосе! Я что, дружу с успешным человеком?

– Мистер, прошу, ваш кофе готов, – милейшим голосом произнесла я, и мужчина, который следил за нашим разговором с Джейн, поднялся с места.

Джейн, поджав губы, улыбалась и тарабанила ноготками по барной стойке в нетерпении, желая обсудить последние новости. Когда мужчина с кофе удалился, она воскликнула:

– Сара, господи, поздравляю тебя! Я совсем заработалась, не звонила тебе, не писала… Кстати, ты изменилась за последнее время, – задумчиво сказала Джейн и смерила меня подозрительным взглядом. После этого она могла идти в ателье, чтобы заказать на меня платье. С размером бы точно не ошиблась. – Последний раз, когда мы с тобой ходили в театр, ты была грустная, а сейчас светишься, как лампочка. Давай, рассказывай, есть десять минут до работы. Сегодня на площади Пикадилли мини-митинг, нужно заснять людей с плакатами и раскрытыми, как варежки, ртами… Как же я устала от этих криков. Все равно они ничего не решают.

Я улыбнулась и тихо произнесла:

– Я ходила на собеседование в «Таймс». Начальник отдела стажеров сказала, что статья получилась хорошая и, если я выполню следующее задание, меня сразу устроят на работу.

Когда я сказала это, Джейн выглядела как мамочка, гордящаяся за своего отпрыска.

– Ты серьезно? – промурлыкала подруга и села на высокий стул у стойки бариста, словно ноги перестали держать ее.

– Абсолютно.

Джейн имела большой дар. Всего лишь появившись в жизни человека, она вселяла в его душу уверенность в завтрашнем дне так же легко, как фотографировала. До ее прихода я думала о скрытой стороне театра и боялась браться за расследование, а благодаря Джейн воспылала непоколебимой уверенностью, что буду писать про «GRIM», чего бы мне это ни стоило.

– Какая же ты молодец. Вот не заметил в тебе таланта наш профессор – Теодор Томпсон! Помнишь, что он сказал тебе в конце учебного года? «Корректура, милочка. Вы можете работать только корректором».

Упоминание о профессоре больно резануло меня. Я уже и забыла об этой фразе, брошенной мне на вручении диплома.