– Пища богов! – Илья по достоинству оценил мое произведение, едва не мурлыча от удовольствия. У меня, конечно, возникли подозрения в подхлимаже, но я быстро их прогнала – в конце концов, это и впрямь вкусно. Не раз убеждалась – самое большое наслаждение нам приносят наиболее простые вещи. Для счастья достаточно малого: улыбки ребенка, здоровья близких и… тарелки жареной картошечки. На свежем сале, со шкварочками, прямо с чугунной, видавшей виды сковороды. Хрусткий соленый огурец с налипшим на пупырчатую шкурку укропным семечком, только что выловленный из прозрачного рассола, и горбушка черного хлеба, натертая чесночком. Разве есть в жизни что-то вкуснее? Разве сравнится с этим стейк рибай, хамон или, прости господи, филе-миньон? Нет, жареная на сале картошка под соленый огурец и с водочкой из пустившей слезу рюмки – вот истинное счастье русского человека. Один недостаток – попа растет. Будь я богом и случись мне создавать рай для праведников, я бы специально предусмотрела там ресторанчик, в котором можно есть самые вредные, но потому и самые вкусные блюда без каких-либо для себя последствий. А то вот я лично только весьма приблизительно помню вкус жареной картошки. Не говоря уж о выпечке. Вот и сейчас, постелив найденную в хозяйском шкафу льняную салфетку, аккуратно разложив подле нее столовые приборы, поставив горячую сковороду на пробковую подставку, сама я вяло ковыряла салатный микс, примостившись скромной родственницей на трехногом табурете у самого краешка стола. И даже обычное мое счастье – кедровые орешки поверх руколы – в этот раз не особо радовали.

– Слушай, чего ты себя истязаешь? – Илья поймал мой полный тоски взгляд. – Ты прекрасна без изъяна.

– Обезьяна без изъяна, – я попыталась отшутиться, но вышло не очень удачно. Точнее, совсем неудачно. – Оттого и прекрасна, что вот уже больше десяти лет жую траву и жму железо руками, ногами и попой.

– Звучит возбуждающе, – Илья наколол картошку на вилку и поднес к моему рту, – давай смелее, – прошептал он, слегка наклоняясь вперед. – Попробуй, это же божественно вкусно!

Собрав всю волю в кулак, я отрицательно помотала головой:

– Нет! И не проси. Достаточно сунуть коготок в это болотце, чтобы птичке пропасть. Мне мои перышки дорого стоили. И в денежном, и во временном, и в трудовом эквиваленте.

– Ну хоть вина со мной выпей, – предложил Ганин, кивая на початую бутылку. – Уж красное-то сухое фигуре никак не повредит.

– Не хочу, – соврала я, решительно отправляя в рот внушительный пучок салата. Сегодня мне предстояло одно очень серьезное дело, но Илье об этом знать было не обязательно. И хотя душу скребущимися кошками царапало чувство вины, сказать ему правду почти гарантировано означало провалить миссию – тревога за меня лишила бы Ганина способности разумно мыслить. И хотя я ненавижу врать, в сложившихся обстоятельствах ложь казалась мне единственным выходом.

Случись мне прочесть эту историю в каком-нибудь романе, я, пожалуй, подивилась бы извращенной фантазии автора и непрофессионализму редактора, допустившего подобное к печати. Однако небесный создатель тот еще драматург – создаваемые им сюжеты, удивляющие неправдоподобностью, тем не менее более чем реальны. Вот и Ольгина история, хотя и выглядит как выдумка помощниц Плахова, случилась на самом деле. Я думала об этом всю дорогу к дому Головайского, снова и снова прокручивая в голове кадры той самой злополучной передачи.

Нельзя сказать, будто Плахов совсем не сдержал обещание. Тот выпуск он действительно посвятил Ольге. Другое дело, что Андрюша и не думал знакомить страну с историей ее романа с народным избранником Котовым. Нет! В тот раз Андрей со свойственной ему страстностью отдался событиям давно минувших дней. Выражаясь моим языком, он достал старые, покрытые пылью банки с консервами и, невзирая на истекший срок годности, подал их содержимое к столу, слегка украсив свежим соусом.

Передача, в которой, как я надеялась, Котов получит по заслугам, целиком и полностью была посвящена прошлому Ольшанской.

Скорее всего, увиденное потрясло бы меня куда меньше, не касайся оно Андрея. Но то, как Плахов поступил со своим тезкой, поражало жестокостью, граничащей с бесчеловечностью. Ведущий не мог не понимать, что рано или поздно мальчик посмотрит этот выпуск – в наш век социальных сетей, стирающих границы личной жизни, уберечь ребенка от подобных разоблачений невозможно. Доброжелатели из числа одноклассников или просто «поклонников» нашего кулинарного шоу непременно захотят выразить ему свое «сочувствие», и тогда… Никакая функция родительского контроля не убережет его от знакомства с неприглядной правдой. Последствия этого я не берусь предугадать. Пока нам с Аленой удалось скрыть от него произошедшее, сославшись на внезапно кончившийся в Испании интернет. Однако рано или поздно придется рассказать правду. И хотя я бы предпочла, чтобы это сделал кто-то другой, в душе понимала – это моя миссия, к выполнению которой я, однако, даже не знаю, как подступиться.

По традиции отложив решение этой задачи на завтра, сегодня я решила сделать кое-что другое. Сделать самой, без помощи Ильи. Отправив Ганина под выдуманным предлогом по делам компании на другой конец Москвы, я выиграла для себя немного времени, которого вполне должно было хватить для знакомства с Андрюшиным дедом. И хотя по моим данным Головайский давно превратился в затворника, я надеялась, что смогу его убедить со мной встретиться. Тем более что у меня для старика имелось весьма выгодное предложение, перед которым он, учитывая обстоятельства, вряд ли сможет устоять. Да и к чему бы ему это, учитывая, что одиннадцать лет назад он отказался признать внука своим?

История, рассказанная Плаховым, вполне тянула на «Оскар» в номинации «самый фантастический жизненный сценарий», существуй такая в природе. Хотя, как знать, возможно, какой-то небесный сценарист и получил в итоге награду за нее из рук Господа.

Головайский Артем Андреевич был человеком не бедным. Точнее – богатым. Если уж совсем точно – очень богатым. «Форбс» оценивал его состояние в сотни миллионов долларов, хотя сам старик эту информацию яростно опровергал. Говорят, даже хотел судиться со знаменитым изданием, но потом передумал – то ли решил не привлекать лишний раз к себе внимания, то ли побоялся проиграть процесс. Как бы то ни было, но, подобно многим «соседям» по русскому списку богачей, Головайский очень болезненно относился к любым попыткам оценить его состояние. Ярый последователь учения миллионера Корейко, он лишний раз внимания к себе не привлекал, деньгами особо не светил, жил достойно, как и положено человеку его профессии, достигшему в ней немалых высот, но без граничащего с сумасшествием сибаритства – столь свойственного многим «миллионерам из трущоб». Иными словами, яхтами ни с кем не мерился, самолеты не коллекционировал и огромные дворцы на Рублевке любовницам не покупал.

Может, и зря, кстати. Возможно, пойди он традиционной тропой, имел бы сейчас молодую жену и добрый выводок малолетних наследников, а не вот это все. Однако же Артем Андреевич предпочел судьбу советской номенклатуры – высокий по сравнению с согражданами уровень жизни и соблюдение внешних приличий. Внебрачных детей, по крайней мере, тех, которые могли бы претендовать на нажитое непосильным трудом состояние, Головайский не имел и даже молодой женой после смерти старой не обзавелся. Хотя тут, возможно, все еще впереди.