– Да, это так, – в глазах Веселовской вспыхнула гордость. – Знали бы вы, сколько раз мне предлагали продать квартиру. Но я всегда говорила – меня отсюда только вперед ногами вынесут.

– Ой, это будет не скоро, дай бог вам здоровья, – делано рассмеялась я. – И что же, – так, Тарелкина, теперь главное – не спугнуть, действуй осторожно, – что же, даже в девяностые никто не наезжал? Ведь тогда, как известно, бандиты ни перед чем не останавливались. А тут лакомый кусочек – одинокая, простите, женщина в огромной квартире в самом центре Москвы. Как же вам удалось защитить недвижимость от посягательств? Может, кто-то помог? Слышала, ваш сосед – сам Головайский!

– Пф, «сам»! – презрительно фыркнула старушка и тут же осеклась. Сощурив глаза, она поинтересовалась подозрительно: – А что это вы, милочка, про него заговорили? Вы, случайно, не из этих?

Закусив губу, я отвернулась к окну – по тонкому льду шагаешь, Тарелкина.

– Из каких из этих? – Взяв себя в руки, я отыскала среди множества масок маску святости, кое-как нацепила ее на лицо, надеясь, что подслеповатая старушка не заметит «отклеившийся ус».

– Из таких. – Эту бабушку тоже, судя по всему, голыми руками не возьмешь. Не удивлюсь, если на ее счету десяток разоблаченных шпионов. – Ходят тут в последнее время всякие, про Головайского расспрашивают.

– Да что вы говорите? – Я была столь убедительна, что в этот момент где-то на небесах мне рукоплескал сам Станиславский. Кажется, я даже услышала его восхищенный голос: «Вот теперь верю!»

Однако доставшаяся мне бабуля авторитет великого режиссера, похоже, не признавала, так как в ее взгляде по-прежнему читалась настороженность. Нет, так не пойдет. Эдак я всю миссию провалю. А мне во что бы то ни стало нужно поговорить с дедом Андрея. И как это сделать, если его соседка явно не намерена мне в этом помогать? Дура ты, Тарелкина, раз рассчитывала на иное. Насмотрелась дурацких сериалов и решила, что все само собой сложится? С чего вдруг? И все же попытаться стоило.

– И почему же журналисты начали охоту за Головайским? – Я шумно отхлебнула чай из чашки. Старушка поморщилась – мои манеры ей явно не понравились.

– А то вы не знаете? – пробурчала недоверчиво.

– Откуда?! – В этот момент я поняла, что выражение «глаза на лоб полезли» вовсе не фигуральное – я так их пучила, что они чудом не выпали.

– Так ведь все из-за той давней истории с сыном. Неужто не слышали?

Мне показалось или Веселовская и впрямь оживилась? Я затаилась, боясь спугнуть удачу. Напрасно – то был ее звездный час, лебединая песня одинокой старухи, которой выпал редкий шанс поделиться эксклюзивной информацией, пусть та и известна всему свету. Поверив, что именно она – предмет моего основного интереса, Антонина Александровна перестала «жадничать» и согласилась поговорить немного о соседе.

– Видите ли, душечка, – женщина погрузилась в воспоминания, – Костик был хороший мальчик: вежливый, воспитанный, тихий. Про таких в наше время говорили «пионер – всем пример». Хотя, кажется, он уже не застал пионерскую организацию, ведь его детство пришлось на девяностые. Те самые, которые нынче принято именовать «проклятыми». Кстати, именно тогда мы с ним и познакомились.

– То есть Головайские поселились в доме относительно недавно? – изобразила я удивление.

– Ну конечно! – подтвердила хозяйка. – Да и как иначе?! В свое время в наш дом могла заселиться лишь элита! Лучшие из лучших получали здесь квартиры. Знали бы вы, какие люди были нашими соседями. Степанов, Коровин, да что там – сам сын товарища…

– Да-да, – бесцеремонно прервала я старушку, опасаясь, что волны воспоминаний унесут ее в открытое море прошлого – такое огромное и бескрайнее, что мы и к 2125 году до острова Головайских не доберемся. – Понимаю! Но ведь все прежние владельцы квартир уже сменились, да?

– Да… О новые времена, о нравы. Головайские въехали как раз в девяностые – время, когда пена новой буржуазной революции вынесла наверх весь мусор со дна. Слава богу, Семен Сергеевич не дожил. Один за одним съезжали наши друзья. То были смутные годы. Тех, кто не хотел съезжать сам, принуждали разными методами. А ведь когда-то это были сильные люди, многие через войну прошли, а против бандитов не устояли. Головайский был одним из них.

– Из кого? Из бандитов?

– Да. Волк в овечьей шкуре. – Старушка презрительно фыркнула. – Нотариус, служитель закона. А сам… Поговаривали, и я в это верю, он помогал преступникам обстряпывать их «грязные» дела. Про черных риелторов, поди, слышали?

Я кивнула.

– Так вот. Головайский-старший был одним из них. В те времена сделки заверялись нотариусом. Он как бы брал на себя ответственность, что продавец квартиры подписывает договор, находясь в здравом уме и трезвой памяти. А уж как там на самом деле, никто и не проверял. Сколько москвичей лишились жилья, а то и жизни из-за вот таких нотариусов. Не сосчитать.

– А сын… – напомнила я.

– Ах да, сын. – Женщина сделала выразительную паузу. – Когда Головайские сюда только переехали, Костику было уже лет десять. Хороший мальчик, ничего не скажу. Тихий, скромный. Наверное, потому и не получилось у него дружбы с местными ребятами. Эти-то, «золотая молодежь», отпрыски бандитов в малиновых пиджаках. Они его к себе не принимали. А может, он и сам не очень-то хотел… Да… – Веселовская вновь замолчала, погрузившись в свои мысли. Казалось, перед ее взором мелькают картинки давних событий. Я понимала и не торопила. По опыту знала – она вернется. – Да, так о чем это я? – Женщина стряхнула оцепенение. – Так вот… Все-таки одного дружка Костик в итоге нашел. Ромку Завадского – сына дворничихи. Клавдия у нас на первом этаже жила. Было в советские времена такое понятие «служебное жилье» – рабочий класс тогда уважали, не то что сейчас. Вот вы можете себе представить…

– Так что же Костик? – Я украдкой посмотрела на часы. Скоро вернется Илья, и тогда мне не сносить головы.

– Костик? А что Костик? Не знаю… Тихий, скромный, только потом по дому поползли слухи. Я с новыми соседями не очень-то общалась, сами понимаете.

– Понимаю.

– Но шила в мешке не утаишь. Поговаривают, Костик подсел на наркоту. Вроде как Ромка и подсадил. Причем сам Роман не употреблял, это точно известно. Он в кино подался.

– Артист?

– Нет, каскадер. Головайские тогда сына лечили долго. Даже в Италию возили. Мать высохла совсем. Хорошая была женщина, тут ничего не скажу. Но вот с мужиками не повезло ей. Только все напрасно. Костик временами брал себя в руки, даже на работу устраивался, а потом все по новой. Ну а потом уж врачи сказали, что все – изношен организм наркотиками-то. Если раньше не умрет от передозировки, скончается от цирроза. Велели родителям готовиться. Ну они и подготовились. Только я про эту историю, – Веселовская презрительно поджала губы, – от журналистов и узнала. Ну с соседями мы не шибко и общались, да и не думаю, что они таким с посторонними-то делились. Сдается мне, это Валентины-покойницы идея была. А как ее не стало – сгорела она после смерти сына, – так отец и передумал ребенка своим признавать. Хотя, может, Клавдия надоумила – с нее станется.