с крупную гору, и кругл, как печь, в которую ставят хлеба для печения. Изнутри через тысячу отверстий исходил огонь, который сжигал все души, какие мог настигнуть. Оная же душа, которая отчасти по опыту узнала подобную муку, ни за что не хотела приблизиться, почему она и сказала ангелу, ведшему ее: «Как быть мне, несчастной? Вот приближаемся мы к вратам смерти, а кто избавит меня?» В ответ ангел сказал: «От всего внешнего пламени ты будешь избавлена, но в самый дом, откуда оно исходит, вступишь». И, подойдя ближе, увидели палачей, стоявших у входа посреди пламени, с секирами, ножами, прутьями и кирками, с ломами, буравами и острейшими косами, с заступами и прочими орудиями, коими они могли свежевать, или обезглавить, или колоть, или разрубать души, а под их руками [видели они] те души, которые вышесказанное претерпевали. Когда душа убедилась, что это много хуже всех пыток, какие она до тех пор видела, она сказала ангелу: «Умоляю тебя, господин мой! Пожалуйста, избавь меня от этого только мучения, и я согласна быть подверженной прочим ожидающим меня впереди казням». На это ангел промолвил: «Эта казнь, конечно, хуже всех, которые ты видела раньше; но еще одну узришь, превосходящую все виды пыток, какие ты могла видеть или вообразить. Иди же, – сказал он, – в это место казни, ибо псы жадные уже ожидают там твоего прибытия». Душа же, вся дрожа и слабея от ужаса, всевозможными просьбами умоляла, чтобы ей [позволено было] избежать этого наказания, но не добилась просимого. Демоны же, увидев, что душа им предоставлена, окружили ее и, понося со страшною бранью, вышесказанными орудиями искрошили ее на [мелкие] куски и искрошенную бросили в огонь. Что сказать о тех, которые были внутри этого дома Фристина? Ибо там были собраны горе и сокрушение, печаль и воздыхание и скрежет зубовный, медленный огонь извне, внутри – широко разливающийся пожар; всегда там царила неутолимая жадность к пище и не могла насытиться великая прожорливость. Особенным мучениям подвергались они в постыдных частях тела; но, сверх того, в самых этих частях, изъеденных гнилью, копошились черви. В постыдные части мужчин и женщин, не только мирян, но (что много хуже и о чем я не могу говорить без глубокой печали) и живущих под духовным облачением, забирались свирепые животные, так что у истомленных всесторонними истязаниями не хватало никаких сил, чтобы переносить это. Ни один пол, ни один сан не был избавлен от этих мук и – что стыдно сказать, но братская любовь понуждает меня к тому – даже иноческий сан (мужи и жены) подвергались этим пыткам; и те, чей сан был священнее, присуждались к большему наказанию. Душа оная, долго претерпевая такие и подобные невообразимые пытки, одумалась и признала себя виновной и достойной таких истязаний. Но, когда угодно стало Божеству, она, как и в первый раз, неизвестно каким образом почувствовала себя избавленной от мучений. Сидела, однако, во тьме и в тени смертной46. Недолго там просидев, узрела свет, то есть оного духа жизни, который раньше руководил ею. Преисполненная большой горечи и печали, сказала она ему: «Почто, господи, претерпела я, несчастная, такие и толикие мучения? И отчего сказали нам мудрецы: милосердием Господним полна земля? Где же Его милосердие и жалость?» В ответ ей ангел сказал: «Увы, о дочь моя, скольких неразумных обмануло это изречение! Бог же, хотя и милосерд, однако справедлив. Справедливость воздает каждому по заслугам его, милосердие же прощает многие проступки, требующие искупления. И ты по заслугам твоим справедливо подвергаешься этим казням, но тогда возблагодаришь, когда увидишь, от каких мучений Он по милосердию освободил тебя. Опять скажу, если бы Бог все прощал, то как бы мог Он быть существом справедливым? И если бы грешник не боялся казни, то почему бы он стал повиноваться? И зачем было бы исповедавшимся каяться, если бы они не боялись Бога? Поэтому-то Бог, все располагая ко благу, разбавляет справедливость милостью, а милость – справедливостью, чтобы одна никогда не была без другой. Ибо, если телам грешников, не творящих покаяния, милостиво прощается, то здесь они по делам своим претерпевают заслуженное по требованию справедливости. И если праведные за их слабости по справедливости лишены преходящих благ, пока они прозябают в плоти, то им милостиво расточается блаженство, нескончаемо с ангелами пребывающее, после того, как они сбросят телесный покров. В том, однако, милосердие Его превышает справедливость, что ни одно доброе дело не останется без вознаграждения, многие же злодеяния он прощает». Душа же, вновь почерпав силу в слове утешения, сказала ангелу: «Господи, [скажи], если можно: раз сказано о праведных, что они не должны пройти через врата смерти, почему низводят их во ад?» В ответ ангел сказал: «Если тебя поражает, почему праведные, которые не подвергаются наказаниям, низводятся для лицезрения оных, то [узнай, что] это совершается для того, чтобы, видя, от каких мучений они избавлены Божьей милостью, они еще горячей прилежали к восхвалению Создателя и любви к Нему. И, обратно, грешников, признанных достойными мук вечных, приводят сначала к славе святых, чтобы, видя награды, добровольно ими отвергнутые, они сильнее мучились при наказании и для увеличения страданий своих вспоминали эту славу, которую раньше они могли заслужить. Ибо нет более тяжкой кары, как быть изверженным из сообщества Божественного Величия и святых ангелов. Вот почему тот иерей, которого ты видела спокойно переходящим мост впереди других, был приведен к мукам, чтобы, видя наказания, он еще ярче воспылал любовью к Тому, который призвал его к славе. Оказался он рабом верным и мудрым и посему получил венец жизни, который обещал Господь любящим Его»47. И после этих слов присовокупил: «Так как мы еще не видели всех зол, то будет тебе на пользу, если мы поспешим, чтобы увидеть недосмотренное». Тогда душа сказала: «Если мы потом должны взойти к славе, то прошу тебя, чтобы ты возможно скорее провел меня к наказанию».

X. О наказании в одеянии и сане духовном блудодействующих или другим способом невоздержанно себя пятнающих.

Итак, предшествуемая ангелом, увидела она зверя, весьма непохожего на тех, которых видела она раньше, имевшего две ноги и два крыла, длиннейшую шею и железный клюв; когти его тоже были железные; изо рта же его извергалось пламя неугасимое. Зверь этот сидел над озером, затянутым льдом. Зверь пожирал все души, которые мог залучить, и, после того как во чреве его они в муках превращались в ничто, он вновь рождал их [и выбрасывал] в скованное льдом озеро,