сородич Зубастика рядом прошел. Гребень высокий, такой и ночью ни с чем не спутаешь. Нагнал волну могучим хвостом и на глубину – нырь. Ученая местная живность – на хозяев пасть не пытается разевать. Но не зверей сейчас бояться надо. Как только чернюки обнаружат пропажу пленников и тем более трупы ранхи, ломанутся в погоню всей Бездной. К рассвету их на воде быть не должно. В русле реки не спрячешься, нужно выбираться на берег.

Какой? Тут вроде все очевидно – правый. Он и пологий, и северный, что важнее. В ту сторону как раз идти следует, чтобы у ведущего в Долину разлома оказаться. Но там их в первую очередь и будут искать. Значит, левый. Места над кручей ему хорошо знакомы – проходил тем лесом недавно. Осталось только подняться наверх, и тут вся надежда на руки.

Ногами-то Кабаз топал долго, а река несет быстро. Особенно когда веслами со всех сил помогаешь. Дальше берег пониже. Еще бы миль десять по темноте проплыть, и можно пробовать выбираться.

Руки заняты делом, а в голове хороводом летит туча мыслей. И как можно было быть таким дураком? Весь род людской раньше времени схоронил, а оно вона как. И Племя горькой участи избежало, и заречные кланы, поди, не все вырезаны, и какие-то могучие воины за северной стеной обнаружились. Получается, собратья его бились с зарбаговой поганью, не жалея себя, а он в это время на острове прятался. Позор! Всем позорам позор!

И ладно бы просто отсиживался. Сколько душ загубил! Чажаны – ну, этих не жалко, Лисек-мальчишка – по его недогляду, Инга… Любимую так вообще своими руками. Не видать ему Небес в посмертии. Только Бездна. И не эта, а та, что внизу – настоящая. Страдать там ему в вечных муках. Но сначала он дело доделает.

Кабаз за свою короткую жизнь уже так натерпелся и настрадался, что за себя переживал мало. Убьют джархи, сожрут чудища, потонет в реке – не велика потеря. Мамка его давно оплакала, а больше он на этом свете никому и не нужен. Себе так в первую очередь. Себя самого презирать – чертовски неприятное чувство. А месть больше не толкает вперед. Если бы не детишки, которых нужно домой довести во что бы то ни стало, тяжело было бы себя заставить дальше бороться. Да и боязно перед Великими предстать после всего, что успел натворить.

Боги. Если чуфыр тот парнишке не врал – а с чего ему врать? – Громовержец спустился на землю. Вот придет он к Яраду, тот спросит: «Как же ты так, Кабаз?». И что ему отвечать? В своей дурости каяться? Придется, коли судьба выведет из этой проклятой земли, по которой еще шагать и шагать. А пока думы горькие в сторону – и на весла, на весла.

* * *

Успели! В отблесках звезд зоркая Тиса смогла углядеть сход ручья в реку, что выточил в круче ступени, по которым легко можно взобраться наверх. Ребятня так и сделала, прихватив их пожитки, а Кабазу пришлось еще малость поплавать. Причем не только на лодке. Все та же девчонка – хорошо у малявки голова варит – подсказала, как чернюков обмануть.

Сам-то он думал затопить лодку, чтобы следов не осталось, а у Тисы план лучше – спрятать ее на той стороне в кушерях. Джархи найдут – решат, что беглецы там и высадились. Будут тот берег обшаривать, пока они по этому удирать станут. Должна выгореть хитрость. А травы-вонючки, что водных хищников отгоняет, у него еще много – хватит не один раз туда-обратно сплавать.

Когда Кабаз, проделав задуманное, выбрался на крутой южный берег, небо на востоке начало наливаться рассветом. Измученная детвора вовсю клевала носами, но спать он им не позволил. Только отойдя от реки на добрый десяток миль, дал добро на привал – в их случае дневку. Выбрали дерево, где все трое поместятся в кроне и, забравшись повыше, залегли бесшумными незаметными рысями. Кабаз лично по очереди привязал лозой Рюка и Тису. Не дай Ярад, свалятся.

Не свалились. До полудня продрыхли. А у него сна ни в одном глазу. Только к закату, когда они еще десяток миль сделали, начала сказываться усталость. Пришлось назначить сторожем Рюка – пусть привыкает – и разлечься в ветвях очередного подходящего дерева. На полночи мальчишки хватило. Разбудил Кабаза только после того, как в дреме чуть вниз не рухнул. Тису-то он привязал, а пацана нет. На будущее наука – даже на время дежурства стоит приматывать мальца к ветке. Добавились лишние хлопоты.

Хотя к третьей ночи Рюк уже и сам научился привязываться. Орлята-молодцы – схватывали все налету, а Тиска так и сама могла с иными мудростью поделиться, даром что всего одиннадцать лет девчушке. Малявка всего на год младше своего друга, а с виду и не скажешь – на все две головы его ниже. Но, как любят шутить некоторые охотники, главное – не размер. Вот и петуха отогнать как раз мелкая помогла.

Дальний родич гиганта-ражгора вышел на них пятым днем. Как и его старший брат, этот ящер передвигался на двух задних лапах, но от главного зубастого оружия джархов отличался вдвое меньшим размером и высоким стоячим гребнем на вытянутой башке, за который и получил от Кабаза свое птичье прозвище.

Топают такие громадины шумно, так что к моменту, когда зверь заметил людей, те уже взбирались на дерево. Подбежал, вскинул голову, распахнул длинную щучью пасть и принялся голосить. Так-то ничего страшного – поревет и уйдет, когда поймет, что добыча не собирается к нему с веток падать. Но вот сколько времени этот ор будет длиться? Не дай Ярад, еще чернюков привлечет своим рыком.

– А ты сыпни ему травки той, – посоветовала Кабазу разглядывающая хищника Тиса. – Которой воду травил.

Охотнику мысль понравилась. Слазил в мешок, достал жменьку. Сообразительная девчонка. Рюк – тот ни жив ни мертв сидит, в ствол со всей силы вцепился, а мелкая мало того, что не боится совсем, так еще и выход придумывает.

Отполз чуть по ветке в сторону, помахал спущенной вниз рукой, приманивая петуха. Тот, не будь дурак, подскочил куда надо. Осталось только швырнуть в морду тертую травку.

Гостинец ящеру не понравился. Отпрыгнул, затряс башкой. Принялся открывать-закрывать челюсти – того и гляди чихнет. Умел бы, наверняка бы чихнул. А так – просто бросился прочь, дергая из стороны в сторону гребнем и фыркая. Вонючка, как только что было проверено, оказалась одинаково