Сумракород кашляет и задыхается, к его горлу подступают и тошнота, и смех: он же такой старый, такой мудрый, а дал себя провести, как сопляка. Слышны треск шипов, рев раненых драконов и стоны людей. Истерзанная земля пахнет кровью и навозом. Татары видят их как на ладони, в выдвинувшемся вперед строю, ослепленных дымом и беспомощных.

И все же и Сумракород, и Якуб продолжают наступать прямо на татарского вождя. Якуб первым настигает татарина в черных доспехах, Аллу или не Аллу, кто его знает. Один широкий, размашистый удар – и трррах! – щитки доспеха разлетаются во все стороны, а враг хватается за живот, за вытекающие внутренности и сало. «Хорошо биться плечом к плечу с этим парнем, – думает Сумракород. – Вот если бы он оказался змеиным сыном, а не этот тупой Нелюдим, который не явился на войну и даже не сдвинулся из-под своего дерева. Эх, если бы…»

И когда Сумракород замечает торчащее из своего бока татарское копье, он думает, что это не плохая смерть.

Вот такая была битва.

– А кто выиграл? – спрашивает Якуб – тот настоящий, Шеля, а не тот, что из сказки.

– Что выиграл? – удивляется Черныш, вырванный из ритма рассказа.

– Как что? Битву!

– Ты дурак. Кто это может знать? Битвы выигрывают или проигрывают короли, паны и боги. А такие хамы, как ты, могут только или выжить, или умереть. Думаю, татары победили, потому что Сумракороду отрубили голову и три дня носили на острие копья, пока он не начал смердеть. Этот татарский вождь, которому Якуб брюхо вспорол, как-то выжил. Это был вовсе не бог Алла-акба, а простой смертный по имени Бурундай, что, впрочем, не имеет значения, поскольку в этом рассказе он почти не играет никакой роли. Якуб, твой тезка, отступил вместе со своей ватагой в лес. Татары, хоть и были бесчисленной ордой, не погнались за ним, потому что слишком боялись.

Когда шум утих и пыль осела, Нелюдим под своей яблоней приподнял тяжелые от мха веки. За последние месяцы он оброс плющом и прочими лианами, а воробьи устроили себе гнездо в его спутанной шевелюре. Но порой наступает такое время, что даже камням приходится сдвигаться с места. Нелюдим медленно поднялся, смахнул со лба лишайник и плесень, с хрустом расправил одеревеневшую спину и вырвал запущенные в дерн корни.

Но он не спустился на поле боя, где татары выставляли напоказ вбитую в копье голову Сумракорода. И не отправился он ни в Змееград, ни в леса искать Якуба.

Нелюдим ушел под землю, потому что почувствовал, как дрогнуло сердце Змеиного Короля. По Бескидам пробежала дрожь, зашумели травы на полонинах, засвистел ветер в ветвях священных буков. А Нелюдим знал, что сердце дрогнуло оттого, что было украдено. И знал змеиный сын, кто украл это сердце.

Чтобы спуститься в подземный мир, нужно либо умереть, либо пробить сплетение корней и толщу земли – такой плотной и глинистой здесь, в горах, полной костей древних существ и камней, что много веков назад приволок сюда великий лед. Но земля знала Нелюдима и любила его за совершенную каменную неподвижность. Она знала запах его тела и ритм его сердца. Потому Нелюдиму не пришлось ни умирать, ни прорываться через слои мира, чтобы чрево земли разверзлось для него удобной пещерой.

Он уходил все глубже и глубже. Он брел по широким туннелям и запутанным коридорам, выдолбленным водой в земной черноте, где корни деревьев, бледные и тонкие, как волосы старца, свисают со сводов. Он проходил мимо подземных озер и ручьев, через гроты, столь же просторные, как кафедральный собор в Тарнуве. Иногда дорогу ему освещали колонии странных грибов и светящейся плесени, но чаще он брел во мраке, черном и бездонном, как тьма до начала времен. Но Нелюдим не нуждался в свете, потому что стал похож на камень. На подземных тропах он встречал пауков, кротов и других таинственных существ, не имевших названия. Видел он и мертвых. Ибо Змеиный Король заботится о тех душах, что попали в страну мертвых до того, как в эту часть мира явился истинный Бог, а также о душах тех, кто по разным причинам Бога не познал.

Именно в стране мертвых встретил Нелюдим Алла-акбу. Божество бродило во мраке с сердцем Змеиного Короля, спрятанным в груди. Все подземные существа уходили с его дороги, потому что Алла-акба страшнее дьявола. Наверное, поэтому он никому не позволяет смотреть на себя, и никто не создает его образов, даже те, кто его почитает, – распутные турки и уродливые жиды.

– Жиды не поклоняются никакому Алла-акбе, – протестует Якуб.

– О, ты больше всех знаешь о жидах.

– Я работал у одного. Он был хорошим хозяином. Рубин Кольман, но мы его прозвали Колькопф, айнеклайнемитешмок.

– Посмотрите на него, сначала у жида, теперь у ведьмы, – хихикает кот. – И ты думаешь, этот твой Рубин айне-клайне-в-портки-срайне признался бы тебе, что он поклоняется Алла-акбе?

Якуб не знает, что и ответить, а Черныш гордо напрягает хвост, словно молчание Якуба было бесспорным доказательством вины старого Рубина.

Нелюдим бесшумно двинулся вслед за Алла-акбой. Плотно укутанный в кокон слов, полученных от Бога или кого-то очень похожего на него, он был для татарского божка невидим. Даже если Алла и видел его, то считал просто еще одной душой, заблудившейся в подземном мире.

Так они вышли на поверхность к лагерю татар, и никто даже не понял, что Нелюдим идет за Алла-акбой. И только когда божество остановилось перед вождем Бурундаем и принялось засовывать ему кишки обратно в живот, распоротый мечом Якуба, Нелюдим произнес:

– Алла-акба.

Все замерли, и над лагерем повисла тишина. Алла-акба скривил свою слизне-лягушачью морду и выпустил пар из ноздрей.

– А ты кто, болван? – проквакал татарский божок.

– Я Нелюдим. Я пришел забрать то, что ты украл у Змеиного Короля.

Алла-акба насмешливо захохотал, и вскоре от смеха взревели все татары. Казалось, что даже их быстрые кони ржут от потехи.

– Ой, держите меня, а то у меня кишки снова вывалятся наружу! – Бурундай схватился за перевязанное брюхо. – Какого рыцаря без доспехов послал король гор!

– Сраный ваш король. Сердца мы не отдадим, но ты можешь передать другой подарок для старого гада. – Один из атаманов выскочил вперед, спустил на глазах воинов свои портки, выставил зад и высрался перед Нелюдимом, громко пукнув к всеобщей радости татар. – Вот и дар, достойный твоего короля!

– Я пришел к тебе, Алла-акба, а не к ним, – невозмутимо ответил Нелюдим. – Отдай сердце, или я буду