рыси и окабанившиеся больше, чем кабаны, они кидались вслепую, на кого придется. Но чаще всего они подбирались к обозам татар. Потом захватчики находили часового с распоротым животом и кишками, обвязанными вокруг шеи, а иногда и с кровавыми ошметками вместо горла, будто выгрызенного бешеными собаками. Однажды разбойники совершили налет на небольшой лагерь, разорвали застигнутых врасплох всадников в клочья, а из их голов сложили пирамиду. Ибо именно так поступали татары в захваченных городах и селах.

Вожаком этой волчьей ватаги был не кто иной, как сам Якуб. И прежде чем суровая карпатская зима подошла к концу, все татары уже вздрагивали, услышав его имя. В чамбулах выставлялись двойные и тройные караулы – не помогало. Якуб и его дружина, обнаружив татарский лагерь, появлялись бесшумно, как вечерний туман, и оставляли после себя несколько перерезанных глоток. Когда же вся орда поднималась на ноги, чтобы схватить разбойников, те уже мчались в ночь по какой-то дальней полонине.

Но Якуб не только мстил и убивал татар. Иногда он пробирался в какой-нибудь лагерь, захватывал продовольствие и награбленные ранее сокровища или освобождал взятых в ясыр пленников и пленниц. Затем он помогал им создавать новые поселения, укрепленные и окруженные частоколом, высоко в горах, неподалеку от города Змеиного Короля. Сам Змей-Отец не раз посылал воинов защищать эти поселения, потому что в те дни паны жили в согласии с хамами и не угнетали их, как сейчас. На новых городищах татары ломали себе зубы, не помогали даже скорострельные луки и быстрые скакуны. Поселения стояли как скалы, как сами горы: ни сдвинуть их, ни укусить.

Вскоре весть о Якубе дошла до ушей самого великого хана. Он назначил награду за его голову: втрое больше золота, чем эта голова весит. Те же, кто, позарившись на это золото, отправлялись за добычей, вскоре лишались своей собственной головы. Видя, что не взять Якуба человеческой силой, хан послал в Бескиды Алла-акбу – божка, которому поклонялись татары.

Чамбул за чамбулом двинулись в горы татарские войска. Такой силы не видали в этих краях со времен, когда князь Храбрый ходил на Киев[20]. Орда не тратила время на разграбление измученной уже прошлыми набегами земли. Стало ясно, что цель захватчиков – сердце змеиной земли, Змееград. Под копытами лошадей содрогнулись Бескиды, и даже Змеиный Король заметался во сне.

Оборону Змееграда взял на себя Сумракород. Магура, хоть и великая волшебница и к тому же дочь короля, была все-таки просто бабой, и никто не воспринимал бы всерьез ее приказы, пусть и самые мудрые. Нелюдима же оставили под яблоней за стенами города – все знали, что пользы от него все равно нет.

Сумракород, весь в белом, на великолепном мышастом драконе, ежедневно объезжал все семь городских стен, и где только он появлялся, защитники крепли духом.

А горизонт сгущался чернотой от вражьих войск. Татары окружили Змееград плотным кольцом. Они пытались обстреливать город из кривых луков, ведь выпущенные из них стрелы летели в два раза дальше и били с трехкратной силой. Но маги силой своего волшебства настигали стрелков, превращая их луки в ядовитых гадов. Поэтому захватчики отступили за пределы действия заклинаний и стали ждать. Сумракород знал, что для нападавших этого было достаточно. У татар были могущественные союзники, которых звали время и голод – а с ними не мог бы совладать даже самый могущественный колдун. Однако врагам помогало что-то еще – нечто из-за пределов мира, нечто ускользающее от змеиных чувств.

– Осторожнее, Сумракород, – сказала Магура, видя, что маг в бессилии мечется у городских стен. – Что-то грозное надвигается с этими войсками.

– Если Змей с нами, то кто может быть против нас? – вспыхнул старик. Ибо Магура была всего лишь женщиной и не могла знать всего.

И вот на третью ночь осады Сумракород ведет драконий народ в бой. Дети Змея движутся под покровом тьмы и волшебства Магуры бесшумно, как тени. Ночь выдалась беззвездной, и даже самый слабый отблеск не мелькнет на лезвиях их мечей и на стальных шишаках. В граде не осталось никого, способного владеть оружием. Сумракород ведет в бой всех.

Татарский лагерь взрывается криками, когда змеиные люди выскакивают из ниоткуда. Но это не испуганные крики застигнутых врасплох людей, пробудившихся лишь для того, чтобы погибнуть от ударов противника. Сумракород застает татар бдящими перед шатрами, с саблями в руках и в полном снаряжении. И маг понимает, что он уже проиграл, что он подвел свой народ.

Потому он крепче сжимает меч и вступает в бой.

Сталь поет, врезаясь в сталь, в воздухе свистят клинки. «Алла, Алла!» – крики татар разрывают ночь. Змеиные люди сражаются и умирают молча. Маги кричат друг другу, призывают собирать вокруг себя своих, окутывая их саваном волшебного тумана, чтобы спасти от побоища как можно больше людей. Только Сумракород со своими подручными не отступает, а все глубже вклинивается в ряды татар, укладывая вражьи трупы направо и налево. Далеко-далеко впереди он видит знамя с изогнутым лунным серпом, знамя Алла-акбы. Вырвать у врага ядовитое жало, растоптать татарское скопище, убить их божество – Сумракород знает, что это ему по силам. Его дракон ревет в предрассветных осенних сумерках, пуская из ноздрей клубы пара.

И вдруг в другой части татарской орды начинается неразбериха. Враги валятся с ног, и падают знамена, будто в их ряды ворвался безумный ангел войны Михаил или кто-то ему подобный. «Алла-акба!» – доносится со всех сторон, но это уже не боевой клич, это крик о помощи.

Светает. Ломается строй косоглазых захватчиков. В туманных предрассветных сумерках Сумракород видит героя-спасителя – облаченный в добытые у татар доспехи, статный, с льняными волосами, он, будто восходящее солнце, сияет во главе своей небольшой дружины. И далеко не сразу Сумракород узнает в нем хамского сына – того самого, кто летом угощал королеву Магуру форелью.

Вместе они преследуют убегающих татар. Уже виден грузный силуэт под знаменем полумесяца – бородатый, жирный, весь в пластинчатых доспехах. Неужели это Алла-акба? Не похож он на божество.

Вдруг татары останавливаются, и один из знаменосцев в тылу начинает изо всех сил трясти деревянную голову, закрепленную под знаменем и напоминающую маску ряженого во время колядок. Морда, уродливая, как у самого Бафомета, щелкает челюстью и испускает клубы вонючего дыма. Смердит тухлыми яйцами, прогорклым маслом и человеческими газами. Дым так разъедает глаза, что они готовы вытечь. Сумракород и не предполагал, что из мужских глаз может вылиться столько слез. Сквозь эти слезы не видно почти ничего, но маг увидел