Знаю точно, что мне не стоило уезжать из столицы. Куда правильнее было бы уступить Алису Ковалёвым. Она жила бы там в достатке, окружённая любовью… Мне бы иногда разрешали видеться и гулять с моей малышкой. А что с ней будет теперь?

Сообщат ли эти клуши Валере, что его дочь у них? Или в их обязанности не входит розыск родственников?

Звонок! Мне положен один звонок! Я должна рассказать Валере об Алисе и попросить о помощи…

Лязгает замок. Пожилая женщина в углу вздыхает:

- Начинается…

Не понимаю, что она имеет в виду. Но затопленные паникой внутренности сковывает колючий холод неясного беспокойства.

Двери хлопают и гнусавый мужской голос кричит:

- Павленко! На выход!

Бросаю взгляд на пожилую женщину, как будто ищу у неё ответа на вопрос, зачем меня зовут. Кажется, она знает больше меня. Её губы беззвучно произносят: “Спаси и сохрани”, а рука, направленная в мою сторону, чертит в воздухе крест.

Становится ещё страшнее…

Меня приводят в какое-то большое помещение. Там сидят два полицейских – кажется, это дежурные. Разглядывают меня как товар на рынке. От этого взгляда становится совсем не по себе.

- Какая аппетитная птичка попалась сегодня в наши сети, – противно ржёт один из мужчин. – Ну что, красотка, давай знакомиться.

В другой ситуации я бы возмутилась этим дешёвым подкатом. Но сейчас всё моё внимание приковано к столу. Там стоит телефонный аппарат и лежат смартфоны. Понимаю, что это – шанс связаться с Валерой. Кто знает, когда в следующий раз представится такая возможность?

- Можно мне позвонить? Я знаю, по закону мне положен один звонок, я этим правом ещё не воспользовалась! – выпаливаю, переводя взгляд с одного полицейского на другого и пытаясь понять, кто у них главный и принимает решения.

- Ух ты, какая птичка… И ноги от ушей, и права свои знает. Надо же… Ну что, Фёдорыч, уважим деваху? Или пусть сначала заслужит?

Какой у него мерзкий голос… Ещё и кривляется. А ведь он на работе!

Рассматриваю погоны. Насколько могу судить, он – майор.

Жаль, поздно сообразила, надо было следователя попросить сделать звонок. Он нормальный, наверняка не отказал бы и не юродствовал, как этот.

К счастью, телефон мне всё-таки протягивают, и я дрожащими пальцами набираю номер. Только бы не перепутать цифры!

Гудки идут, но трубку никак не поднимают. И когда я уже собираюсь сбросить, наконец на другом конце раздаётся грубое:

- Да!

- Валера, пожалуйста, мне очень нужна твоя помощь! – выпаливаю на одном дыхании.

Я не заготовила речь и не знаю, о чём могу его просить. Судя по тону, он зол и не настроен мне помогать.

- Моя помощь? – голос в трубке звучит раздражённо.

- Пожалуйста! Мне больше не к кому обратиться!

Повисает тишина. Я даже начинаю бояться, что он отключился.

- Что случилось? Где ты?

Вкратце пересказываю, что произошло со мной. Майор грубо поторапливает:

- Эй, красотка, закругляйся! Время вышло.

Не успеваю договорить, мужчина выхватывает у меня трубку и сбрасывает.

- Ну что, наболталась? Я твоё желание исполнил. Теперь твоя очередь исполнить наше.

Он противно скалится, обнажая десну, протягивает руку и снимает с моих волос резинку. От него отвратительно пахнет потом. Напарник наблюдает со стороны и мерзко смеётся.

- Что… что вы имеете в виду? – заикаюсь.

Я уже догадываюсь! Складывается пазл: женщина, бормочущая молитву, сальные взгляды, неуместные пошлые фразы. Но я же в полиции! Разве они имеют право так себя вести?

Нет, я отказываюсь в это верить! Это всё просто страшный сон. Сейчас проснусь – и всего этого не будет… Я хочу обратно в камеру!

- Не строй из себя дуру! Раздевайся! – майор дёргает мою кофту, и несколько пуговиц падают на пол.

Боже, сделай, пожалуйста, так, чтобы я провалилась под землю! Или чтобы в здание полиции прилетел метеорит. Что угодно, только не это. Я этого не переживу…

Мне страшно. Кажется, сердце сейчас разорвётся от ужаса…

Какая же я дура… Я сама, сама во всём виновата!

Стою как вкопанная, не в силах пошевелиться. Сколько времени проходит? По ощущениям – целая вечность.

Заглядывает молоденький полицейский, приносит какие-то бумаги. Присутствующие отвлекаются на них. Может, попросить помощи у вошедшего? Не могут же все быть такими подонками? Или могут?

- Ну же! Поторапливайся! – рявкает майор, когда парень уходит. – Мы и так слишком добрые сегодня, а ты заставляешь нас ждать непозволительно долго.

Господи, Господи, Господи… От страха я забываю все известные мне молитвы.

На столе звонит телефон, и потный майор с недовольной гримасой отходит от меня, чтобы взять трубку.

- Козырев! – рявкает.

Видимо, на том конце провода ему дают какие-то указания. Я не слышу и не вижу, пытаясь отключиться от внешних раздражителей. Получив короткую отсрочку, лихорадочно обдумываю, как выпутываться из западни, в которой оказалась. Нет никакой гарантии, что Валера приедет. Но даже если это и случится, то пройдёт не меньше пяти часов. Страшно представить, что за это время может произойти…

- Да, товарищ полковник, – продолжает телефонный разговор майор. – Слушаюсь. Есть…

Он кидает трубку на аппарат так, что та подпрыгивает.

- Предупреждать надо! – бросает мне и выглядывает в коридор.

- Гаврилов! Забери её.

Он ему что-то ещё тихо добавляет, но я не могу разобрать. Мысли мечутся хаотично. Что это значит? Мне дают отсрочку? Майор изменил свои намерения? Начальство дало ему какое-то поручение? Куда меня поведут? Паника нарастает, когда оказываюсь в коридоре. К счастью, меня отправляют обратно в камеру.

- Что-то ты быстро, – замечает пожилая женщина. – Неужто так шустро управилась?

Не отвечаю... Меня колотит крупной дрожью.

Приедет или нет?

У него есть все основания злиться на меня…

Он может приехать и забрать только Алису, оставив меня на съедение этим шакалам…

Конечно! Он так и сделает. Чудесный способ избавиться от меня – запереть в колонии на несколько лет, лишить родительских прав… И больше я не увижу свою дочь…

Зачем я ему позвонила?

Нет, я всё правильно сделала… Он заберёт Алису у этих жутких тёток из социальной службы. Пусть без меня, но доченька будет жить в семье. Всё-таки он – её родной отец.

А я… Что будет со мной?

Эта ночь оказывается самой длинной и страшной в жизни. Время будто замерло и движется, как назло, черепашьим