– Оно забралось мне в глаза, – устало сказала она. – Я не смогу выпить больше. Нет, я смогу; я закрою глаза. Ах, теперь оно добралось до моих глаз изнутри! Я не хочу его больше, выброси его.

В любом случае, она могла есть и в самом деле поела. Ее мысли были сосредоточены главным образом на том, как забрать лошадь из конюшни, не возбуждая подозрений. Она не позволила Стефану сопровождать ее в город. Она поступала согласно умозаключениям, до которых додумалась без всякой помощи с его стороны – казалось, его власть над ней кончилась.

– Лучше будет, если тебя никто не увидит вместе со мною, даже здесь, где меня почти не знают. Мы начали все это тайком, как воры, и мы должны закончить все это тайком, как воры, любой ценой. До тех пор, пока я сама не расскажу папе обо всем, любая огласка этой истории будет ужасна.

Прогуливаясь в полях и ведя такие мрачные разговоры, они дождались девяти утра – времени, к которому, мыслила Эльфрида, она могла спокойно заявиться в «Сокол», не вызывая ни у кого подозрений. Позади железнодорожной станции текла река, через которую был перекинут старый мост в тюдоровском стиле, после коего дорога раздваивалась и вела в разные стороны, одна из них огибала предместья города и вновь вилась вокруг, выводя на большую дорогу, ведущую в Энделстоу. Поодаль этой самой дороги и сидел Стефан, поджидая ее возвращения из «Сокола».

Он сидел как тот, кто позирует для портрета: сидел неподвижно, глядя на пеструю игру света и тени под деревьями, глядя на детей, которые играли перед школой, прежде чем пойти на свои первые уроки, глядя на жнецов, что работали вдалеке в полях. Уверенность в том, что он будет обладать любимой женщиной, так и не наступила, и ничто не могло смягчить горе молодого человека, кое только возрастало при мысли, что он с нею вот-вот расстанется.

Наконец, появилась Эльфрида: она ехала рысью, будучи своим обликом очень похожа на ту, какой она казалась во время их памятной прогулки к скалам, однако не было радости, кою она тогда излучала. Как бы там ни было, а она в значительной степени успокоилась оттого, что риск и неприятности для нее уже почти миновали. Ее уменье получать душевные раны могло сравниться лишь с ее же уменьем оправляться от них – особенность, по которой иные верно или ошибочно выносят суждение о недолговечности самой любви.

– Эльфрида, что тебе сказали в «Соколе»?

– Ничего. Никто не любопытствовал на мой счет. Они знают, что я ездила в Плимут и что я время от времени остаюсь на ночь у миссис Бикнелл. Я на это и рассчитывала.

И вот над этими двумя детьми расставание нависло, как призрак смерти, поскольку необходимо было, чтобы она немедленно отправлялась в путь. Стефан прошел рядом с нею почти милю. Во время этих проводов он сказал печально:

– Эльфрида, прошло двадцать четыре часа, а дело так и не сделано.

– Но ты должен был устроить все так, чтобы оно было сделано.

– Как я мог все устроить?

– О Стефан, и теперь ты спрашиваешь у меня – как! Неужто ты думаешь, что я отныне могу избрать себе в мужья любого другого мужчину на свете, да еще после того, как мы с тобой зашли так далеко? Неужели столь малы доказательства моей привязанности к тебе, что ты вздумал сомневаться, что я буду твоей? Разве не связала я себя с тобою безвозвратно?.. Гордость ничего не стоит перед лицом моей великой любви. Ты неправильно меня понял, когда я повернула назад, а я не могу объяснить. Уехать с тобою было ошибкой с самого начала, и пусть, возможно, то была наилучшая линия поведения. Знай, что, как только ты заработаешь на то, чтоб у нас с тобою был свой дом – каким бы бедным и скромным он ни был, – я буду готова пойти под венец, а ты приезжай и открыто делай предложение. – Она прибавила с горечью: – Когда мой отец узнает обо всем, что случилось за этот день, он будет очень рад избавиться от меня.

– Возможно, тогда-то он будет настаивать на немедленном заключении нашего брака! – отвечал Стефан, видя луч надежды, блеснувший для него в самой сердцевине ее угрызений совести. – Я надеюсь, что он разрешит нам пожениться, даже если мы и разлучимся на время, как мы и планировали.

Эльфрида не ответила.

– Ты кажешься мне совсем другой женщиной, не похожей на ту, что была вчера, Эльфи.

– Так же кажется и мне самой. Но прощай. Возвращайся теперь же.

И она разобрала поводья пони, чтобы уехать.

– О Стефан! – закричала она вдруг. – Я чувствую себя такой слабой! Я не знаю, как показаться на глаза отцу. Не можешь ли ты, в конце концов, отправиться со мной вместе?

– Стоит ли мне возвращаться с тобою?

Эльфрида немного помолчала, раздумывая.

– Нет, это не сработает. Только моя явная глупость заставила меня сказать такие слова. Но он пошлет за тобой.

– Передай ему, – сказал Стефан, – что мы это сделали, поскольку наши сердца пребывали в полнейшем отчаянии. Скажи ему, что мы не желали, чтоб он хвалил нас за это, а только – чтобы отнесся к нам справедливо. Если он велит нам пожениться, тем лучше. Если нет, скажи, что мы все уладим благопристойным образом, пусть только он пообещает мне свое согласие на то, чтоб я взял тебя в жены, когда выйду в люди, что может случиться очень скоро. Скажи, что мне пока нечего ему предложить в обмен на его сокровище – и тем больше я сожалею; но вся любовь, и вся жизнь, и весь труд, на какой способен честный человек, будут твоими. А когда ему лучше об этом узнать, я оставляю на твое усмотрение.

Его слова вернули ей достаточно бодрости, чтобы она могла пошутить по поводу своего положения.

– А если придут дурные вести, Стефан, – сказала она, улыбаясь, – что ж, апельсиновое дерево защитит меня своими ветвями, как во времена святого Георга, когда оно защитило девственницу от ядовитого дыхания дракона. Ну, прости мне мою шутку, я уезжаю.

Затем молодые люди принялись обманывать самих себя, уверяя друг друга, что расстаются лишь на время.

– Моя женушка, благослови тебя Господь, прощай до нашей новой встречи!

И пони поскакал прочь, и она уж больше с ним не заговаривала. Он видел, как уменьшается вдали ее фигурка и как ее голубая вуаль становится серой, – наблюдал это в агонии отчаяния, чувствуя, что медленно умирает.

После этого прощания с человеком, лучше которого она еще никого не знала, Эльфрида быстро скакала вперед, и слезы время от времени повисали на ее ресницах и капали на дорогу. То, что еще вчера казалось таким желанным, таким многообещающим, даже легким делом, теперь становилось трагедией.

Она увидела скалы и морские волны, набегающие на берега Энделстоу, и выдохнула с облегчением.

Когда Эльфрида пересекла поле позади пасторского дома, она услышала голоса Юнити и Уильяма Уорма. Они вывешивали ковер над дорогой. Она успела услышать лишь заключительную часть ответа Юнити, который заканчивался словами: «Когда мисс Эльфрида вернется».

– И когда ее домой дожидать?

– Теперь уж ее не будет до вечернего часу. Она же у миссис Бикнелл, как у Христа за пазушкой, помилуй нас Господь.