– Многие находят ее несколько однообразной без тех развлечений, которые доступны в городе.

– Да, но я ведь не видела эту сторону лондонской жизни, верно? Я ежедневно по шестнадцать часов сидела в мансарде и шила.

Лорд Мэттисон немного успокоился, услышав ее ответ, пусть даже и не слишком веселый.

– Значит, причина твоего плохого настроения не в том, что тебя пугает перспектива умереть от скуки?

Мэри удивленно повернулась к нему. Неужели он действительно не понимает, почему она расстроена? Она была бы счастлива навсегда остаться в той комнате. Это ему стало скучно. Это ему требовалось больше, чем она могла дать. Это он открыл ставни и позволил реальности снова войти в их жизнь.

– Моя мать, – начал лорд Мэттисон после нескольких минут молчания, – считала Кингсмид своей тюрьмой. Хотя, безусловно, для нее из-за расточительности отца все так и было. Она постоянно жаловалась, что не может позволить себе даже ненадолго сбежать в Лондон, чтобы развеяться, в то время как отец почти не бывал в поместье. В стоячем сельском болоте мужчине с его темпераментом явно недоставало развлечений, – сухо закончил он, судя по голосу, цитируя своего отца. – У нас все будет по-другому. Как только тебе захочется совершить вылазку в город, я тебя отвезу. Пора мне обзавестись собственным экипажем, чтобы не приходилось нанимать…

– Нет никакой нужды покупать экипаж ради меня, – возразила Мэри. – У меня нет желания возвращаться в Лондон с риском наткнуться на лорда Сэндифорда. Нет-нет, я уверена, что найду себе массу занятий в Кингсмиде. В конце концов, для меня это совершенно новое место. Думаю, пройдет достаточно много времени, прежде чем чувство новизны иссякнет.

– В деревне действительно очень мило, так тихо и спокойно, – сказал он. – Хотя, конечно, она не обладает суровой красотой Шотландии.

– Шотландии? При чем тут Шотландия?

– Ты же там выросла.

«Это Кора там выросла», – молча поправила его Мэри.

– Как вы с ней познакомились? – собравшись с силами, пролепетала она, помолчав с минуту. Ее антипатия к женщине, которая оказала столь разрушительное действие на жизнь этого мужчины, явно превосходила ее любопытство. – С Корой то есть.

– Я учился в школе вместе с твоим братом, – коротко ответил лорд Мэттисон и нахмурился.

Через несколько минут Мэри поняла, что он не собирается больше ничего говорить, и, отвернувшись, с обиженным видом уставилась в окно. Это он мог донимать Мэри вопросами о ее прошлом, доводя чуть ли не до истерики. Но стоило ей поинтересоваться о его детстве и юности, как он тут же закрывался, словно заворачивался в невидимый плащ.

Они проехали не меньше мили, прежде чем лорд Мэттисон взял ее за руку.

– Не всегда легко говорить о прошлом, верно? – произнес он тоном искреннего раскаяния. – Особенно когда это причиняет боль.

Ощутив ее ответное рукопожатие, означавшее, что Мэри его понимает, он сказал:

– Но теперь, когда мы снова вместе, все будет хорошо.

От его оптимизма, вызванного мыслями о Коре, она погрузилась в еще большую печаль, которая преследовала ее с той минуты, когда этим утром она открыла глаза.

– Мы с твоим братом были очень близкими друзьями. Мы даже каникулы проводили вместе, то у меня, то у него. Кингсмид всегда казался мне совершенно безрадостным местом, пока он не ворвался сюда, как ураган. Понимаешь, – произнес лорд Мэттисон, поднося ее руку к губам, – моих родителей никогда не интересовало, чем я занимаюсь. Они не гордились моими достижениями. Но с легкой руки твоего брата это равнодушие обернулось восхитительной свободой.

Он положил руку Мэри на сгиб своего локтя.

– В то лето мы облазали все окрестные поля и леса, ловили рыбу в ручьях и озерах и жарили ее прямо на костре, пренебрегая достоянием моего жалкого поместья, как пара браконьеров. Мы представляли себя цыганами, или бандитами, или еще кем-то, кем нам хотелось быть в тот день. На следующий год твоя мать настояла, чтобы мы приехали к вам, несмотря на протесты твоего брата, который предпочел бы снова провести лето в Кингсмиде.

Вот тогда-то я впервые встретил тебя. Ты была скромной, тихой малышкой с длинными косами, худыми руками и веснушчатым лицом. – Он протянул руку и, вытащив несколько прядей, выбившихся из косы, которую она спрятала под шляпку, намотал их на свои длинные пальцы. Потом с кривой усмешкой продолжил: – Ты с благоговением посмотрела на друга своего старшего брата, а потом куда-то исчезла и все время, пока я был у вас, держалась на расстоянии. Даже за столом мне не удавалось разговорить тебя. Впрочем, застольные беседы у вас не поощрялись. – Мэттисон поморщился. – Вскоре я понял, почему твоему брату больше нравился беспорядок, царивший в Кингсмиде. Твой отец был прямой противоположностью моему. Он держал всех вас в ежовых рукавицах. Однако проповеди, которые он читал в церкви… – Он закрыл глаза и покачал головой. – Они не оказывали должного воздействия, – он открыл глаза и печально улыбнулся ей, – на мальчишек-подростков. По воскресеньям мы выходили из кирхи настолько убежденные в том, что нам суждено гореть в аду, что не оставалось ничего, как тут же отправиться искать какое-нибудь утешение.

Лорд Мэттисон замолчал, как будто пытался подобрать правильные слова.

– Конечно, Кингсмид давал нам гораздо больше возможностей грешить. Все совершенно изменилось после того, как умерли твои родители, – продолжал он. – Твой брат не мог оставить тебя одну, поэтому если я хотел его навестить, то должен был ехать в Шотландию. Он предупредил, что мне придется принять все как есть. Но меня это не пугало, как и долгое путешествие. Я знал, что буду счастливее в Очентей с другом и его сестрой, чем у себя в Кингсмиде.

Однако во время моего последнего приезда Робби был слишком занят запущенными делами вашего покойного отца, чтобы проводить со мной много времени. Поэтому развлекать меня пришлось тебе. – Лорд Мэттисон улыбнулся Мэри и провел пальцем по ее щеке. – Поэтому ничто не мешало нам проводить вместе столько времени, сколько хотелось. И мы в полной мере воспользовались своей свободой. – Сердце перевернулось у него в груди, когда он вспомнил то идиллическое лето. Казалось, солнце светило каждый день, а Кора не переставала улыбаться.

В тревожной худощавой женщине, которая сидела рядом с ним сейчас, мало что осталось от той прелестной смешливой девушки. Мэттисон раздраженно отогнал прочь это нелестное сравнение. В нем тоже мало что осталось от того молодого человека. После того как Кора исчезла, он отказался от своего намерения учиться в университете. И очень скоро единственными книгами, которые он изучал, стали расходные, а его приятелями – пьяницы, шулеры и букмекеры. Он очень медленно возвращался к некоему подобию нормального человека. Но и это была лишь тонкая внешняя оболочка, под которой скрывалась озлобленная, опустошенная душа.

Эти годы изменили их обоих почти до неузнаваемости. Пытаясь преодолеть ужас, который охватил Робби при мысли о том, что сделал с его сестрой его юный друг, он начал пить.