голову, смотрит людям в глаза невозмутимо и властно, говорит на октаву ниже, чем все остальные. Той самой, от которой отлетают капли дождя, которая никогда не чувствует холода.

Принято шутить, что сотрудники скорой помощи надевают свои костюмы супергероев, как будто мешковатая зеленая форма обладает сверхъестественными силами, придающими спокойствие. Как и абсолютное большинство моих коллег, я никогда не считал свою профессию героической, но у меня были смутные ожидания, что она вынесет на поверхность какие-то неизвестные мне свойства моего характера; что некоторые ситуации потребуют некой более продвинутой версии реальности, поэтому откуда-то вдруг появится и примет управление более внушительная версия меня.

Реальность намного проще. Реальность состоит в том, что я здесь, и это нормально, и мне все равно приходится как-то справляться. Я — тот же самый парень, который стесняется бородатых вышибал в баре, зимой в ночную смену носит по две пары носок, и все это не значит, что я не могу помочь. Я не переродился. Я — вполне обычный человек, занятый немного необычными вещами.

* * *

Поскольку мы не в силах контролировать пациента в его нынешнем состоянии, я решаю попробовать вставить ему в вену иглу. Когда приедет врач, он или она сможет дать пациенту какое-нибудь успокоительное или даже вырубить его. Тогда можно будет заняться остальными вопросами.

— Можете мне помочь?

Пациент пробует сесть, бормочет и потихоньку пытается открыть глаза. Если что-то и изменилось, то он стал еще беспокойнее. Могу себе представить: раненый человек, у которого все болит и который не знает, где он и что случилось, меньше всего хочет видеть вокруг себя группу посторонних людей, один из которых хочет уколоть его в руку. Поэтому я работаю дальше с большой долей осторожности.

Я завязываю вокруг его правой руки жгут. Мой коллега надевает на другую руку манжету тонометра. Сомневаюсь, что хоть что-то можно будет измерить, но он может отвлечь пациента достаточно надолго.

— Все хорошо, приятель. Мы приехали на помощь.

На сгибе локтя у него хорошая, набухшая вена. Я беру его за запястье. Манжета начинает надуваться, он смотрит на левую руку, и я вставляю в правую катетер так аккуратно, как могу. На секунду он замирает, в камеру шприца течет кровь, так что я вытаскиваю и удаляю иглу и завинчиваю крышечку катетера прямо перед тем, как пациент с опозданием на пять секунд начинает чувствовать эту последнюю ранку и отдергивает руку.

— Павел…

Теперь он пытается встать. Я вижу подъезжающую скорую. Он стягивает манжету тонометра, оглядывается — непонятно, видит он при этом что-то или нет, совершенно ошарашенный, не может встать и снова откидывается назад. Подъезжает машина с травматологической бригадой. Катетер торчит в вене правой руки, но он не закреплен. Пациент машет рукой, и крошечное пластмассовое приспособление болтается, угрожая выскользнуть в любой момент. Один из моих коллег хватает его за руку, удерживает ее, и мы ухитряемся заклеить ее пластырем, а вокруг на всякий случай намотать бинт.

По завершении этой маленькой миссии к нам присоединяются еще шесть человек: трое из травматологической бригады и трое из скорой. В какие-то дни приходится полчаса ждать в темноте и холоде, пока приедет хоть кто-то еще, и пытаться объяснить пациенту и зевакам, почему никто больше не пришел на помощь. В другие дни приезжает целая футбольная команда в зеленой форме.

Мой коллега кратко вводит всех в курс дела, и врач начинает осматривать пациента сам. Может быть, он удивляется, почему мы так мало успели; может быть, видит, с какими трудностями нам пришлось столкнуться.

— Ну-ка, давайте посмотрим, что там с катетером. Он нормально вставлен? Закреплен?

— Я его еще не промывал, но мы его приклеили, и он точно в вене.

— Хорошо. Я думаю, мы ему дадим успокоительное, а потом посмотрим, можно ли сделать ИБП.

И действительно, спустя пару минут после первого лекарства пациента как подменили. Мы перекладываем его на каталку, и травматологи начинают готовить его к интубации быстрой последовательности: им нужно дать ему полный наркоз и вставить интубационную трубку. Помощников много, и я отступаю от пациента, освобождая место. Главные сейчас — врачи из бригады скорой помощи. Они отвечают за состояние пациента и транспортировку в больницу. Я как фельдшер быстрого реагирования больше не соответствую ситуации: я — временный заместитель, нянька, случайный помощник. Я отхожу в сторону.

Вдруг все успокоилось. На остановке больше нет зевак. Даже трафик притих. Пациента грузят в скорую, двери транспортного отсека закрываются, и завораживающая драма, случившаяся у всех на глазах, вот так просто исчезает в коробке. Все напряжение, вся кутерьма свелись к короткому эпизоду. Не было ни молниеносного спасения, ни рискованных вмешательств. Вставить иглу в вену — вряд ли это можно считать подвигом. Но иногда самое простое действие может послужить ключом к запертой двери.

Спортивная травма вводит систему в заблуждение

— Я не хотел вызывать скорую.

— Как не хотели?

— Я говорил, чтобы вас ко мне не посылали.

— Понятно.

— Я сказал, что мне не надо.

— Ясно.

— Мне сказали: «Скоро к вам подъедет скорая». «Скорая? — переспросил я. — Зачем?» «Ничего не ешьте, не пейте и заприте где-нибудь домашних животных». Нам их тут даже держать не разрешают… А потом я заволновался. Подумал: может, и вправду что-то не так? Они профессионалы, правда? Но раз вы приехали… Разве нет пациентов, которым действительно нужна помощь?

— Не беспокойтесь. Так регулярно бывает.

* * *

Я — страховочная сеть в человеческом обличье. Мобильный козел отпущения. Уборщик мусора. Самодвижущийся андроид, управляемый алгоритмом из далекого диспетчерского центра. Я — имя на сотнях бланков по всему городу. Крюк, на который можно повесить вину.

Выдалась безумная ночь, и бригад не хватает. По рации непрерывно передают вызовы, ждущие ответа, некоторые пришли несколько часов назад. Я на машине, поэтому меня стоило бы оставить для самых серьезных вызовов, но когда бы я ни освободился, меня посылают к еще одному пациенту вроде Эндрю.

Я не провожу никакого лечения, не сталкиваюсь с катастрофами. Ни во что не вмешиваюсь, никого не спасаю, не облегчаю боль, ничего не меняю. Не получаю поддержку скорой, пока не попрошу о ней. Я уверен, что где-то в городе есть больные, но я уже давно ни одного не встречал и начинаю забывать, как они выглядят.

Моя главная цель в такой вечер — при дальнейшей передаче как можно большего количества больных задействовать как можно меньше машин для транспортировки, пока это не опасно для больных. Разгладить неровности в системе, работающей через