class="p1">От него пахло маслом для волос и по́том, а изумление пронзало его голос, как пронзивший туман шпиль собора Святого Павла.

– Ты слышала, ты слышала?

Его рука обвилась вокруг ее запястья, но взгляд парил в небесах. Он изогнулся над бездной, и его звонкий голос услышали все вокруг.

– Мы стали птицами, – воскликнул он. – И ноги наши никогда больше не коснутся этой мрачной земли!

18

– Речной воздух, безусловно, лучшее лекарство от похмелья, – Алюэтта не потрудилась скрыть свой смех.

А вот Шэй надеялась, что ей удалось скрыть свое жуткое состояние; Алюэтте, похоже, совершенно не повредили возлияния предыдущего вечера. Они, касаясь друга друга коленями, оседлали заднее сиденье лодки, низкую деревянную скамью, до блеска отполированную задницами тысяч людей. Темза пенилась вокруг, подобно бурому, спитому чаю, испещренному гребешками множества перекрывающихся кильватерных волн. Шум над рекой стоял такой же, как на лондонских улицах. Лающий смех и крики чаек, звон церковных колоколов и вездесущий шум колес водяных мельниц. Одна из лодок прошла так близко к ним, что парень в синей шапке, наклонившись, со смехом закинул яблочный огрызок на колени Алюэтты. Мельком глянув на него, она швырнула огрызок обратно.

– Ты нормально себя чувствуешь? Мы могли бы съездить к Ди[15] в другой день, но я подумала, что речной воздух поможет тебе быстрее прийти в себя.

– Мне уже лучше, – Шэй осторожно кивнула. – Ну, скоро будет лучше, – на воздухе тошнотворное ощущение стало слабее, – а почему Ди не приходит в театр?

– Потому что его в любое время дня и ночи могут вызвать к королеве, – Алюэтта рассмеялась, – и, как и все из ее ближнего окружения, он просто должен быть готов в любой момент заявиться ко двору. Он переживает, что как только смоется из Мортлейка, ей тут же понадобится небесное толкование для решения жизненно важного вопроса, например что съесть на ужин. И если его не окажется поблизости, то найдется полно желающих заменить его.

Шэй кивнула, ничуть не возражая против поездки. Прогулка на лодке, общение с самой Алюэттой и настоящим волшебником – день обещал быть чудесным. Она слышала имя Джона Ди в театре, его всегда произносили с тихим благоговением. Большая часть их сценографических фокусов готовилась в его лаборатории в Мортлейке. Наемная карета доставляла множество замысловатых упаковок: фаршированные соломой для защиты находящихся внутри механизмов и взрывчатых веществ деревянные коробки ручной работы располагались, точно принцессы, на отдельных подушках. Драконы, сплетенные из ивовых прутьев и оклеенные такой тонкой разноцветной бумагой, что сквозь нее было видно грубые кончики пальцев в черных перчатках, что поджигали запальный шнур. Правда, ходили слухи о гораздо более впечатляющих фокусах, но их придерживали для частных представлений у королевы. Бесподобный утверждал, что сам видел, как во рву Флемингс-холла вспыхнула вода. Грохнули пушки, загорелись паруса, и он поклялся жизнью своей семьи, что слышал крики моряков на горящих кораблях, в общем, настоящие кошмары для их ночных детских разговоров.

– А ты бывала на каком-нибудь маскараде? Устроенном для королевы?

– Пару раз, – кивнула Алюэтта, – но Эванс и Ди готовят такие празднества в глубокой тайне. Они неделями корпят над сценариями и фокусами, закрывшись в его доме. Ничто не оставлено на волю случая. Знаешь, как разозлился Эванс, когда Бесподобный слегка изменил слова Клеопатры? Но это ерунда по сравнению с тем, что происходит на королевском маскараде. Ди верит, что в определенных сочетаниях слов заключена магия, навроде заклинаний, спрятанных им в текстах, и даже Бесподобному пришлось выучить роль слово в слово. Только тогда я и видела, как он зубрит текст.

– И какие же маскарадные представления нравятся королеве?

– Да такие же, как всем, – подумав, ответила Алюэтта. – Жестокие драмы со счастливыми концами. То, что бывает только в сказках.

Движение на север уменьшилось, и река разделилась на пути богатых и бедных. Рыбацкие лодки мало чем отличались от простецких плотов, а барки из Вестминстера и Ламбета напоминали плавучие дома. По берегам тянулись богатые палисадники и жалкие лачуги, герольды и оруженосцы; в одном из садов, изобилующем грушевыми деревьями, покачивались на ветру толстопузые желтые фрукты. Шэй не сразу поняла, какие воспоминания навевают ей эти виды, но едва только вспомнила, ее охватило трепетное волнение: это же театр. В восточном Лондоне и Сити вся жизнь проходила перед вашими глазами. Лица, пейзажи, дверные проемы: все было открыто. Но западный Лондон предлагал лишь декоративные пейзажи. Они прошли мимо дома на северном берегу, высокого краснокирпичного особняка, демонстрирующего декоративные цветущие сады с птицами, красивее любой картины. Идеально подрезанные шары крон фруктовых деревьев, живые изгороди при ближайшем рассмотрении принимали формы львов или медведей. За этими декорациями таилась невообразимая жизнь. Шэй никогда не доведется прогуляться по тем садовым аллеям, попробовать гладкие персики и пассифлоры с тех деревьев. Не доведется увидеть музыкантов, играющих на клавесине, из открытого окна до нее доносилась лишь красивая мелодия. Погрузив руку в воду, она наслаждаясь напором убегающей вдаль холодной воды, видя перед мысленным взором свои иные воплощения.

Когда течение реки замедлилось, Алюэтта спросила:

– Ты слышала, что произошло вчера вечером после нашего выступления?

– Нет, – сказала Шэй.

– Народ разошелся ни на шутку. Пошел грабить. Публика кипела от возмущения. Очевидно, они разгромили лавку Гилмора. И пару соседних.

– Серьезно? – эта новость встревожила и взволновала Шэй в равной мере.

– Куда уж серьезнее, – ответила она, – их вопли слышали на других улицах. Вооружившиеся молотками парни скандировали: «Мы – птицы». И Бесподобный говорит всем, что ты так и пророчествовала.

Темный причал покрылся скользкими водорослями. В углах нижних ступеней скопились мертвые листья, и Шэй почувствовала густой запах гниения. Древние вязы с узловатыми ветвями погрузили дом в тень, даже в полдень в каждом окне горели свечи. Лодочник запросил целый шиллинг, чтобы подождать их возвращения, и после неудачного торга Алюэтта все-таки заплатила ему.

– В Мортлейке у любого подонка есть своя лодка. Если бы мы не задержали здесь нашего лоцмана, то нам пришлось бы вплавь добираться обратно.

Сад выглядел заброшенным, забитые сорняками цветы загнивали на корню. Улитки расплодились сверх всякой меры, их слизью покрылась даже дорожка. Вода капала со всех выступов: свесов, подоконников, карнизов. Они стояли на крыльце, глядя на реку через капельную завесу, Алюэтта зябко поежилась.

В доме, однако, было теплее. На звон колокольчика явился важный лакей в парике и провел их по ряду уютных комнат, где в каждом камине горели дрова. Все они пустовали, но, казалось, ждали в предвкушении скорого возвращения хозяина. Слуга провел их в глубину дома по длинному коридору, с двух сторон заставленному