«Хитрец, – подумал Сергей. – Уловил настроение – и моментально перестроился».

Тем осторожнее надо с ним быть.

Сергей приложил руку к груди и поклонился ярлу. Поблагодарил за похвалу.

А Гест растерялся. Озирался, пытаясь найти сочувствующих…

И не находил.

Он перестал быть тем, кто защищался от вооружённого противника. Теперь в нём видели матёрого бойца, безжалостно покалечившего мальчишку, который даже близко не был ему ровней по мастерству.

А ещё Гест точно знал, что виноват в этой перемене. Вот этот мелкий отрок с хорошо подвешенным языком.

«Ты поплатишься», – прочитал Сергей в его глазах.

Но это уже не напрягало.

Один на один Гест с ним, понятно, справится, так что лучше бы им в ближайшие год-другой не встречаться наедине в укромном месте. А вот открыто Гест ему не сделает ровно ничего. Это всё равно что самому князю вызов бросить.

Тем не менее вызов был брошен.

Но не сразу.

И не Гестом.

С раненым Торопом остался Ратша. Сергея же позвал Рёрех. Поучаствовать в малой княжьей трапезе. Так сказать, только для ближнего круга.

Небольшой такой стол – мест на пятьдесят. И усадили Сергея в самом конце. Но всё равно – почёт. И вкусно. И послушать, что умные люди говорят, можно.

А говорили о важном. Планировался официальный визит к датскому конунгу. В Хедебю. Звали конунга Олаф Груда Развалин. И был он, что характерно, не даном, а свеем. А датским конунгом стал, как говорят, по праву железа. Правда, с тех пор Груда Развалин постарел, и в королевстве датском теперь по большей части заправляют его сыновья: Кноб и Гурд. Потому с визитом к «конунгу всех данов» отправится не Стемид, а Трувор. А с ним – младший брат Турбрид…

* * *

– А мы что же? – спросил Сергей у Рёреха, когда трапеза закончилась.

Княжич ответил не сразу. Прикидывал, не одёрнуть ли дерзкого отрока? Но потом всё же ответил:

– Мы пойдём на полдень. В Киев. Рад?

Сергей кивнул.

Киев. Очень любопытно поглядеть, каков он сейчас. И на его нынешнего великого князя – тоже.

– Отец тобой доволен, – сменил тему Рёрех. – Видишь, даже пообедать с ближниками позвал. Понравилось ему, как ты сегодня языком молол. И что за друга вступился. Не испугался. И повернул ловко. Теперь Гесту не с Торопа взять, а Торопу дать. И поскольку Тороп был дружинным, пусть даже и неполный день, но был, то получит в дар земли немного рядом с Белозёром. Поумнеет – не пропадёт. А теперь иди, веселись.

И Сергей пошёл веселиться, хотя не особо и хотелось.

Но пришлось. Поскольку альтернатива – идти и сочувствовать Торопу.

* * *

– Не узнал меня?

Молодая девка. Девчонка. Повыше Сергея ростом. Вершка на три. Из простых. Пшеничные волосы в косы заплетены и кольцом уложены. Поверх – веночек праздничный.

– Не узнаёшь, да? Вспоминай! – Она взяла в ладони лицо Сергея, чуть наклонилась, заглядывая в глаза. Ладошки жёсткие, а лицо нежное, мягкое. Смотрит с надеждой.

Дочь смерда до княжьего дружинника дотронулась. Небывалое дело. Но сегодня можно. Сегодня – Солнцеворот.

– Не узнаю, красавица. – Сергей взял её за запястья, убрал ладони со щёк, но рук не отпустил. – Напомни-ка.

– Мы ж вместе на нурманском корабле плыли! Не помнишь? Ты нас всех выручил! Ну, вспомнил?

Сергей не помнил. Для него тогда весь полон был, считай, на одно лицо. Ну разве кроме мужика, который пытался отнять у него лепёшку.

– Вспомнил, – соврал он.

– Тогда отпусти меня, а то больно, – попросила девка. – Меня Буданкой кличут. А ты, слыхала, Варт?

– Варт, – согласился Сергей, разжимая пальцы.

Теперь оба молчали, не зная, что сказать.

– А пошли, Варт, через огонь прыгать! – с отчаянной решимостью предложила Буданка.

– А пошли! – Сергею вдруг стало легко и весело.

– Бежим! – Она схватила его за руку, и они помчались от берега через ночь туда, где мелькали огни и силуэты людей, на крики, смех и кипение жизни.

И это было так классно: легко бежать, держась за руки, чувствуя запах ночи, разгорячённого девичьего тела, дыма, жареного мяса, молодой травы и сырой земли. Как раз то, чего Сергею не хватало. Забыть обо всём. И жить!

– А-а-а! – не в силах сдержать восторга, завопил он.

И Буданка подхватила высоко и тонко:

– А-а…

Так, с криком они ворвались в круг, без очереди, поперёк, перемахнули через костёр, лизнувший ноги и обдавший жаром и дымом. Потом – через следующий. И ещё один…

Сергею казалось: он не прыгает, а взлетает. Словно сама земля трамплином толкает вверх.

Ещё и ещё…

– Ой, хватит! – взмолилась Буданка. – Больше не могу!

Сергей остановился. Выпустил девушку. Та встряхнула кистью:

– Совсем раздавил, медведь, – задыхаясь, проговорила она, кокетливо наклонив голову, на которой каким-то чудом всё ещё держался растрёпанный венок.

– Испей, брат! – полузнакомый отрок, на голову выше, в праздничной вышитой рубахе, сунул Сергею в руки кувшин, взлохматил его волосы и убежал.

Медовуха с клюквой показалась вкусней терпкого вина из собственного виноградника, что рос в византийском поместье Сергея там, в прошлой жизни.

– Будешь? – Он протянул кувшин девушке, чьи щёки горели огнём, а в глазах плясало пламя.

Кувшин опустел. Сергей поставил его наземь, глянул снизу вверх на влажные губки…

И, не выдержав, ухватил за шею, пригнул к себе…

Поцелуй был долгим, не очень умелым и очень сладким.

– Ах! – только и выдохнула Буданка, когда он её отпустил.

Нет, не отпустил. Взял за руку и решительно потянул за собой.

Ушли недалеко.

Буданка задрала сарафан и упала на траву. Некрупные бедра белели в темноте.

Сергей замешкался. Он соображал совсем плохо. Эмоции юного тела захлёстывали, не давали думать. Только хотеть.

Держась изо всех сил, Сергей стянул сапожки, распустил гашник…

– Ты – мой первый, – шепнула Буданка. Глаза её были закрыты. – Люби меня, Варт, люби…

Мысль о том, что надо быть осторожным, немного смирила гормональную бурю.

Тело было неловким и жаждало только одного, но Сергей сумел взять его под контроль. Ненадолго, но этого оказалось достаточно.

Негромкий всхлип – и свершилось. Первая женщина в новой жизни стала – его.