убийства в Освенциме. Он проинформировал меня о том, что заключенных эшелонами доставляли в Освенцим […] с единственной целью убить их. В то же время доктор Морген сказал мне, что происходило это явно по приказу высшего руководства государства. Оставалось неясным, отдавал ли эти приказы сам Гитлер или кто-то еще. Было очевидно, что эти, с позволения сказать, акции происходили вне судебной власти. Для суда — будь то военный суд, или суд СС и полиции, или суд общей юрисдикции — было бы абсолютно невозможно начать следствие с целью выдвинуть обвинения против высших руководителей государства. […] Возможности судебной власти были, конечно, ограниченны. Обвинение Грабнера, по моему мнению, было пределом того, что была в состоянии сделать судебная система СС.

Когда один из франкфуртских судей попросил Хансена сообщить, что именно Морген рассказал ему о массовых убийствах, и описать душевное состояние Моргена, Хансен сказал следующее[386]:

Я вижу это так, как если бы это было вчера. И я до сих пор помню, где я сидел и где стоял доктор Морген. […] И доктор Морген рассказал мне об этих массовых убийствах, и был потрясен, и испытывал отвращение к этим мерам, которые принимались высшими чиновниками. И он сказал, что нашей задачей должно быть — насколько это в наших силах — сдерживать это и судить за то, за что мы еще можем.

На том же суде помощник Моргена Герхард Вибек свидетельствовал, что, когда Морген показал ему обвинительные заключения в отношении нескольких членов СС в связи с коррупцией, он с удивлением увидел также упоминания об отравлении газом[387].

На вопрос о том, как преследование за отдельные преступления могло сдерживать массовое истребление, а тем более привести к краху всей системы, Морген дал разъяснение[388]:

Ожидалось, что преступники будут ссылаться на приказы свыше, отданные также и по поводу этих отдельных преступлений. Это произошло; затем суд СС на основе материалов, которые я предоставил, обратился к высшим руководителям правительства и официально спросил: «Вы давали приказ на эти убийства? Разве юридический факт убийства больше не является для вас действительным? Каковы общие распоряжения, действующие относительно этих убийств?»

Здесь Морген предполагает, что преследования за убийства в ограниченных масштабах влекут за собой вопросы: совершались ли они по приказам свыше? Согласно его плану, такие вопросы должны были дойти до вопроса об «общих распоряжениях» относительно убийств: «Тогда руководителям государства пришлось бы либо отречься от преступников и, в конечном счете, передать их в наши руки за совершение массовых убийств, либо дело дошло бы до внешней приостановки деятельности всей судебной системы»[389]. Иными словам, расследования «незаконных убийств» заставили бы высших чиновников ответить за массовые истребления: в результате они либо были бы, подобно Хёссу, преданы эсэсовскому суду, либо в случае признания массовых убийств привели бы к краху системы правопорядка.

По словам Моргена, такая тактика давала результат[390]:

…непосредственный эффект судебного расследования заключался в том, что во всех концентрационных лагерях убийства заключенных путем так называемой эвтаназии немедленно прекратились, поскольку ни один врач не мог быть уверен, что его не арестуют с минуты на минуту. Все помнили пример врача из Бухенвальда. Я убежден, что благодаря этому вмешательству и действию были спасены жизни тысяч заключенных.

Пока все шло нормально. Но теперь Морген стал говорить о том, что воображаемый вызов «окончательному решению» действительно был брошен и эта борьба прекратилась только с поражением Германии в 1945 г.:

Как я и ожидал, в ходе суда в Веймаре над Кохом и Грабнером [осенью 1944 г.] эта проблема обострилась: разбирательство было приостановлено, и те вопросы, которые я упомянул раньше, судебная система СС публично и официально задала Главному управлению имперской безопасности. С этой целью туда направили судью, который должен был выяснить, отдавались ли такие приказы. Я слышал, что результат был отрицательным. Поэтому было решено предпринять непосредственные шаги против Хёсса, но тем временем фронт продвинулся, Освенцим был занят, и судье, которого туда направили, пришлось остановиться в самом начале своего бесплодного расследования, а в январе 1945 г. началась полная дезорганизация, что сделало дальнейшее судебное преследование невозможным.

Здесь Морген прав: Грабнер защищался на суде, ссылаясь на отданные свыше приказы о совершенных им убийствах. Затем суд был приостановлен для поиска соответствующих документов[391]. Никаких приказов не обнаружилось, но суд не был возобновлен. Во всяком случае на Освенцимском процессе это подтвердил судья Хансен, который был председателем суда над Грабнером. А далее Морген дает понять, что, как он и предвидел, отсутствие приказов свыше привело преступников, виновных в массовых убийствах, под юрисдикцию суда, и таким образом могли быть предприняты «непосредственные шаги» против Рудольфа Хёсса. Шаги против Хёсса действительно были предприняты, но они не нацеливались непосредственно на его роль в массовых истреблениях, как внушает здесь Морген. Он так никогда и не смог обвинить тех, кто реализовывал «окончательное решение», именно в этом, первичном преступлении.

Объяснение Моргеном своей тактики заканчивается заявлением, будто он сорвал операцию «Рейнхард»:

Система убийств подверглась сильному потрясению; примечательно, что во время моего второго визита в Люблин, вскоре после первого приезда к комиссару уголовной полиции Вирту, я его там не нашел. Я узнал, что Вирт неожиданно получил приказ полностью ликвидировать все свои лагеря уничтожения. Его со всей командой направили в Истрию охранять улицы, а в мае 1944 г. он был убит. Узнав, что Вирт и его команда покинули Люблин, я немедленно вылетел туда, чтобы выяснить, не собирается ли он продолжить свою деятельность где-то в другом месте, но оказалось, что это не так.

Эта часть показаний Моргена в Нюрнберге звучит нелепо. Вирт покинул Люблин и направился в Триест в сентябре 1943 г., закончив демонтаж своих лагерей. Морген не обвинял Коха и Грабнера ранее весны и лета 1944 г. — к тому времени Вирт был убит. Поэтому Морген знал, что проводимые им уголовные преследования не имели отношения к закрытию лагерей операции «Рейнхард»[392]. Однако он уже сообщил, что узнал об «окончательном решении еврейского вопроса» из первого разговора с Виртом, и поэтому старался представить свои расследования как реакцию, причем эффективную, на эту программу, тогда как в действительности он мог повлиять только на массовые убийства в газовых камерах, совершавшиеся летом 1944 г. в Освенциме-Биркенау, но как раз на них его действия видимого влияния не оказали.

Другим способом, которым Морген пытался остановить массовое истребление,