совхозного механика комната на ферме. Ну, он Маришку и окрутил — ходил, ходил возле нее и своего добился. И девчонка хорошая, душевная. Все говорила: хочу жить своим углом, своей семьей, надоело скитаться по чужим дворам. Уходила к механику, со слезами прощалась. И механик-то уже в годах…

Юноша продолжает что-то говорить тихим шепотом, слов не разберешь.

— Ишь ты… поломалось счастье, — пробормотал мужчина. — Эх, жизнь, жизнь, хлопчик, — пуще книги. Только Маришка твоя слабоватая оказалась, не такую ищи…

Смолкли голоса. Лишь звенят сверчки, где-то шумит машина. И уже с другой стороны доносится иной разговор:

— Если как в прошлом году будет, зашибем!

— Каждое лето ездишь?

— Пятое.

— Главное, не загулять бы…

— Тут не загуляешь: в уборочную водки не сыщешь — сухой закон. Я завсегда прошусь на саман — самый крупный рубль. Меня уже знают, не впервой. Как приедем, сразу к прорабу: тары-бары, извиняюсь, мол, Савелий Макарыч, давненько «столичной» не кушали? Две посудинки для этого случая везу. Как домой еду. Магарыч ставить не забываю!

Этих не волнует ни жилье, ни питание, главное — деньги. У них все рассчитано, едут наверняка. Калымщик нюхом чует поживу за тысячу километров.

Напротив палатки, на полуосвещенных ступенях вокзальчика, еще одна пара, совсем еще юные. Рядом чемодан и рюкзак. Обнялись, смотрят друг другу в глаза не насмотрятся, шепчутся о чем-то, целуются. Ничего не замечают вокруг…

Привыкли глаза к темноте, всюду — в посадках, на платформе, на траве — люди, словно на фотопластинке проявляются, разные, непохожие друг на друга, и все ждут своего поезда. На маленькой степной станции останавливается несколько ночных поездов. Куда едут ночные пассажиры, что ищут и найдут в жизни?

Растянулись на кошмах не раздеваясь, чтобы не проспать. Заснули незаметно и крепко. Не слышали сирены тепловоза, суматохи посадок. Проснулись как от толчка — без десяти три. Привыкли в постоянных походах и экспедициях просыпаться без будильника, точно к задуманному часу.

Еще темно, хотя мелкие звезды уже гаснут на предрассветном небе. Часть неба закрыла черная туча, она поглотила луну и заслонила звезды. Казалось, что-то страшное наползает на мир. Станция опустела, люди разъехались. Осталась лишь наша палатка с уснувшей машиной. Вышли встречать поезд втроем. Федорыч замешкался — решил прибрать палатку. Засияли, как звезды, огни тепловоза. Подошел поезд из Москвы. Плывут мимо вагоны с притушенными огнями. Глубокая ночь — спят пассажиры дальнего следования.

— Вот она…

— Ленка!

На площадке высокая белокурая девушка в пенсне, в штормовке и спортивных брюках. В руках чемодан, рюкзак, сетка. Лицо изумленное, радостное — не ждала увидеть далеко-далеко от Москвы, на крошечной степной станции, в глухую ночь своего дядюшку.

Чемодан, рюкзак, авоська подхвачены нами на лету. Лена прыгает с площадки, мы принимаем ее.

— Ой, как же ты тут очутился?! Нет, в самом деле… ты ли это? Просто не верю глазам своим.

— Попалась, беглянка! — смеется Виктор Николаевич. Взявшись за руки, они шагают через рельсы.

— Куда меня ведешь?

— Смотри… наш стан.

Ленка в восторге от уютной палатки, «Москвича», прошедшего уж почти всю целину. Садится за руль, переключает скорости, сигналит. Федорыч суетится, расстилает походную клеенку, расставляет угощения. Раздобыть шампанского для торжественной встречи не удалось. Выставляем трехлитровую банку с персиковым компотом.

На близкой платформе появляются две девушки, они растерянно оглядывают пустые пути.

— Зина! Галка! — звонко, на всю станцию кричит Лена. Это ее любимые подруги. С Зиной мы уже познакомились два дня назад в Кушмурунском совхозе, она передала нам телеграмму. Подружки сонные, невыспавшиеся, растерянные. На станцию они приехали поздно вечером, после работы, наш лагерь в темноте не заметили, прилегли отдохнуть у знакомых и проспали.

Усаживаемся в палатке вокруг праздничной клеенки. Разливаем в походные кружки персиковый компот. Весело прошел ночной ужин. Три подружки участвовали в походе на Тургайскую целину. Рассказам не было конца. Лена поехала туда полевым поваром. На безлюдном Тургае это была нужная должность.

— Комитет комсомола выдвинул, — смеется Лена.

В белой блузке, в спортивных брюках и пенсне, она сейчас похожа на молодого ученого из экспедиции. И вдруг выясняется: девушка пишет записки — продолжение очерка, напечатанного в журнале «Смена».

Ей присылают письма читатели — самые разные люди. Парень из тюрьмы просит совета, студент из Магнитогорска предлагает выслать учебную литературу, журналистка из Кирова дает кучу наставлений, артист из Калинина интересуется, как целинники отдыхают, корреспондент «Советской Латвии» просит прислать очерк о жизни латышей на целине, юная трактористка рассказывает о своих переживаниях, а другая девушка сожалеет о том, что уехала с целины, и пишет, что хочет вернуться обратно. Письма идут и идут…

Лену тронуло, что люди откликнулись на первый ее очерк, и захотелось писать дальше. Поход на Тургайскую целину прибавил ярких впечатлений.

— Послушай, Ленка, — говорит Виктор Николаевич, — давай нам в книгу «Записки полевого повара», читали твой очерк — всем понравился. И вообще толк у тебя получается. Поезжай учиться в университет на отделение журналистики, окончишь, в газету иди, спецкором станешь, всю страну увидишь.

Лена задумывается.

— Видишь ли… во-первых, уборка на носу, люди очень нужны, не бросишь совхоз в такое время. Вот после уборки… если записки получатся, обещаю тебе…

Рассвело. Усадьба Кушмурунского совхоза в шестидесяти километрах от станции. Подругам пора на работу. Прощаемся с девушками. Федорыч увозит их с ветерком. Дорога асфальтовая, в совхозе они будут через полчаса. Опустела палатка. Только что звенели девичьи голоса, стало пусто, тихо в степи…

Лена исполнила свое обещание. Записки получились. После уборки и посевной, на следующий год, сдала экзамены в Московский университет и сейчас занимается на факультете журналистики. Летом вместе со студентами опять ездила на целину. Часть своих записок о людях