Утром они проснулись под монотонный шум мелкого моросящего дождика. Огромный многоэтажный шатер ели, под которым они устроились на ночлег, он не пробивал, однако заглушил костер и вымочил все вокруг.

Вылезать из тепла в сырость и холод дождливого утра не хотелось. К этому не располагала и усталость, накопившаяся за последние дни.

Спешить было некуда. Женька и Валдемар лежали и ждали, что скажет начальник.

Высунувшись по пояс из спальника, Сидорин дымил сигаретой под марлевым пологом и молчал. Он не знал, как быть. Пережидать ли дождь здесь, в сухом месте, рядом с зимовьем, в котором всегда можно было укрыться от непогоды, если она разгуляется еще сильнее, или выходить и возвращаться назад, к стану, под дождем. Он понимал, что даже за два дня по такой тайге не дойти до стана. И обратный путь был тяжелее, предстояло идти все время на подъем, по мокрой опасной тайге, и после тяжелого дневного перехода будут вынуждены вставать на ночевку в пропитанной водой тайге.

«А если дождь затяжной, на несколько дней? – подумалось ему. – Или на неделю, как часто бывает здесь, в Саянах… Не сидеть же неделю в этом зимовье. Не хватит продуктов, да и Вера изведется, когда мы не вернемся к намеченному сроку»…

И он живо представил их стан, там, наверху, в седловине, и Веру – одну посреди глухой тайги… «И еще эти дурацкие разговоры о медведях! – мелькнуло у него. – Нет! Надо выходить! Торчать здесь бессмысленно!» – окончательно решил он.

– Ну что, ребята, выходим?!

– Как вы, Иван Павлович! А мы за вами!

– Значит, говорите, по правилу танкистов – делай, как я! – рассмеялся он. – Ну что же, маневр первый – встаем, второй – готовимся к выходу! – сказал Сидорин и первым выскочил из-под марлевого полога.

– На зарядку, на зарядку, на зарядку – становись! – выползая из чехла, засипел осевшим за ночь голосом Женька.

– Костер, плотный завтрак, ребята, и скорым маршем до стана, до Веруньчика! Она, пожалуй, заждалась! Да и одна там! Это тоже не дело! – говорил Сидорин, собирая скоренько вещи и укладывая их в рюкзак.

От этих слов Сидорина у Валдемара заныло сердце, захотелось поскорее попасть туда, на вершину хребта, где сейчас Вера, так неожиданно ворвавшаяся в его жизнь и в мысли, смутив покой его последних лет. Все эти дни в маршруте он вроде бы не думал о ней, однако постоянно чувствовал незримое ее присутствие, словно она была рядом… И ему сейчас захотелось, чтобы она оказалась действительно рядом, хотя он и понимал, что ей здесь не место. И ей было бы намного тяжелее, чем им, в общем-то, уже привыкшим к тяготам в маршрутах.

Накинув штормовку, Сидорин выскочил из-под ели и огляделся.

Небо, без просветов, затянуло низовыми тучами. Серовато-белесые и лохматые, они ползли над вершинами увалов, цепляюсь за них рваными клочьями, смешиваясь с испарениями давно и сильно прокаленной тайги, поливали нудным мелким дождиком, вызывая безысходную тоску от задавленности этого уголка земли.

«Да, да! Надо выбираться, и как можно быстрее!»

– Ребята, все самое ценное упаковывайте в полиэтиленовые мешки! Спички, самое главное, спички! Промокнем до самых…

Торопливо, не откладывая, они покинули зимовье, вышли в обратный путь по тропе, обивая ветками впереди себя кусты и траву, покрытые дождевыми каплями. Но все равно промокли быстро. Сверху, с одежды, в сапоги потекли струйки воды, постепенно заполняя их, и от этого с каждым шагом идти становилось все тяжелее и тяжелее. Вскоре сапоги стали неподъемными, ноги быстро устали, и, помогая им, приходилось подхватывать их за голенища, перекидывать через валежник…

Наконец, вымотавшись, они остановились, сняли сапоги, вылили воду, выжали одежду, пошли дальше. На некоторое время стало вроде бы легче. Однако моросящий дождик и пропитавшаяся водой тайга быстро свели все к прежнему состоянию. И Сидорин снова остановил отряд.

Такая ходьба вымотала, и к полудню они уже еле тащились.

В обед костер разводить не стали. Было не до него. Перекусили холодной тушенкой. Сидорин выдал по глотку спирта. Вроде бы появилась бодрость. Но этого хватило ненадолго. До ночевки и настоящего отдыха было еще далеко. А еще дальше было до стана, до палаток и раскладушек, теплых спальников и костра под тентом, где было достаточно еды и того же спирта, отмеряемого не по глотку, с расчетом на непредвиденный случай. Там, в стане, можно скинуть мокрую, неприятно прилипшую к телу одежду, полностью переодеться во все сухое, по-настоящему согреться и завалиться спать, не думая о том, что завтра нужно будет вставать чуть свет после ночи на жесткой сырой земле, сниматься со стоянки и топать все дальше и дальше в тайгу…

К вечеру на Валдемара и Женьку накатила апатия. Они шли, автоматически переставляя ноги, судорожно сжав скулы. Об отдыхе уже не думалось. Да и вообще ни о чем не думалось. От усталости и холода мышцы одеревенели и судорожно подергивались.

Пора было вставать на ночлег. Сидорин рассчитал точно. Сегодня они прошли большую часть пути. Для этого он гнал и себя и ребят. Но на завтра оставался более тяжелый участок – крутой, затяжной подъем от места слияния ключей, который тянулся почти до самого их стана, и он приходился на конец маршрута, когда силы будут уже на исходе.

С трудом нашли сухое место, под елью, развели костер.

Ночь прошла отвратительно. Они почти не спали. От холода и сырости била дрожь. Иногда кто-нибудь из них не выдерживал, вставал, раздувал костер, подбрасывал в него отсыревшие палки, которые долго чадили сизым едким дымом, слабо согревая, но обильно выжимая слезы. Помучившись у костра, но и немного согревшись, он клевал носом у огня, потом снова заползал в холодный чехол спальника и на какое-то время забывался сном.

Утром поднялись разбитые от бессонной ночи и усталости.

Все так же надоедливо моросил дождик. Просветов в тучах не было.

Они развели костер, вскипятили чай. Сидорин выдал всем по глотку спирта. Дрожь отпустила, но слабость осталась.

Позавтракали. Долго и много пили горячий чай, от которого потеплело в груди.

Со стоянки вышли поздно. До стана было уже не так далеко. Однако это было обманчиво.

Снова пошли остановки, переходы и остановки. К подъему подошли уже вымотавшимися.

Немного отдохнули и пошли в гору. Подъем давался с большим трудом. Проходили метров десять, останавливались, отдыхали, снова метров десять вверх и снова останавливались. Постепенно остановки затягивались, а броски вверх становились короче. Едкий пот, смешиваясь со струйками дождевой воды, стекал вниз, в сапоги. Внезапно Валдемару захотелось есть. Настолько сильно, что закружилась голова, руки и ноги стали ватными, движения вялыми. Они остановились, вскрыли консервы, достали хлеб, быстро и жадно поели прямо под дождем, глотнули спирта и пошли дальше вверх, все вверх…

Наконец, крутой участок подъема закончился. Они были на вершине.

К стану подходили, когда время уже близилось к вечеру. Вышли к седловине, на поляну, и остановились.