«Верующий ли вы человек?» - этот вопрос кажется мне абсурдным.Глупо отвечать на вопрос: «Вы верите, что земля круглая?» - «Да, верю». Ещеглупее отвечать на вопрос «Вы верите, что есть внеземные цивилизации?» - «Нет,не верю». Я бы спрашивал так: «Живете вы, радуясь?»

Итак, что мы знаем о заявленной теме - о Боге? Во-первых, мызнаем, что ничего не знаем о Боге, кроме разве того только, что о Нем говорят.Во-вторых, мы знаем десятки, если не сотни «доказательств» существования Бога,впрочем, число «доказательств», опровергающих Его существование, возможно, дажеболее внушительно. В-третьих, мы знаем, что никакое «доказательство» само посебе не способно заставить нас уверовать, равно как и наоборот: нет такого«доказательства», которое бы заставило нас разувериться в существовании Бога,если мы в это существование верим. Какие из всего этого можно сделать выводы?

Во- первых, никакие наши знания сами по себе к делу веры неимеют никакого отношения, а вера - имплицитно иррациональна. Во-вторых, вераесть то, что можно было бы назвать «религиозным чувством», однако поскольку в«массовом сознании» бродят различные религиозные учения, то во внутреннемпсихологическом пространстве индивида данное «религиозное чувство» называетсяне иначе как «Бог в моей жизни». В-третьих, и это самое печальное, посколькунаши мысли - это наши мысли, то Бог, о котором думают, Богом не является.

Все начинается с «религиозного опыта», точнее говоря, дажене с религиозного, а просто с «опыта» - ощущения, некоего психологическогосостояния, истинные причины которого (как, впрочем, и большинства других нашихпсихологических состояний) нам неведомы - это означаемое (значение), то, чтобудет означено (названо). Но человек - это существо, страшащееся неизвестностиболее чего бы то ни было. Преуспевшее в объяснениях это существо мириться с подобнымположением дел не способно. «Все может быть объяснено!» - вот наш девиз, чем-тоочень напоминающий аутотрениг невротика, страдающего комплексомнеполноценности.

При этом, что поразительно, мы, например, столько знаем огеноме человека, что дальше, кажется, некуда, но ведь мы не можем понятьэлементарнейшей вещи, а именно: как из этой примитивной, по сути, цепочкинуклеотидов, из этой неживой материи (!) появляется то, что является жизнью,причем во всей ее сложности и многогранности. О Боге же мы знаем гораздоменьше, нежели о геноме (если вообще хоть что-нибудь о Нем знаем), однако жепребываем в полном удовлетворении от собственных объяснений о малейшемжизненном явлении, увязывая его с «Божественным промыслом» и еще бог знает чем.Как такое возможно?!

Ответ, к сожалению, слишком прост и незамысловат, чтобыможно было говорить о нем вслух, не краснея. Психическая организация неизменностремится к стабильности, которую, впрочем, сама же с завидным постоянством инарушает. Поэтому если происходит что-то (и с нами, в нас, в том числе), чтонарушает виртуальную стабильность нашего виртуального же психического бытия, товключаются примитивные механизмы защиты, призванные восстановить нарушенныйбаланс, закрывая «белые пятна» другими «белыми пятнами», которые, впрочем,кажутся нам «цветными», - это слова.

Именно с этой целью - виртуального спасения от виртуальнойкатастрофы - нами и используются объяснения, начинающиеся с элементарныхназываний (означений) и заканчивающихся стройными теориями (компиляциями означающих).Причем объяснение - как простое (означение), так и сложное (теория, концепция,традиция) - может быть абсолютно нелепым, ни на чем не основанным, простоабсурдным; но ради стабильности, ради чувства определенности мы согласимся сним не моргнув глазом. Ситуация с «религиозным опытом» именно такова.

Впрочем, во всем этом таится и ужасная каверза, поскольку,как известно, сказал «А» - придется говорить и «Б»; сознание одним называниемнеизвестного утолить свою жажду к «определенности» не может. Однако созданиелюбой теории, любой системы, где множество означающих сплетаются в единую сетьвзаимопоясняющих понятий, всегда есть создание новой реальности, реальностивиртуальной, но это никогда не реальность первичная, и даже не ее отражение, нолишь отображение - искаженное, если не сказать изуродованное.

С тем чтобы придать этому отображению хоть сколько-нибудьдостойную форму, мы готовы пойти на любые допущения, додумывая фактически любыенедостающие, как нам кажется, детали, элементы, кусочки нарождающейся картины.Именно такова религия, растущая как на дрожжах из идеи Бога; религия, котораяначинается с элементарного психического акта произвольного означиванияозначающего и заканчивающаяся жесткими определениями и инструкциями,адресованными верующему.

Здесь мы видим, как созидается здание языка -последовательно, неутомимо, изощренно. От своего закладного камня оно получаетназвание - религия; и, претендуя на то, чтобы быть «пространством Бога», оно неспособно даже разместиться в этом пространстве, поскольку само этопространство, если, конечно, мы допускаем его существование, раскинулось открая до края - под, над, вокруг этого здания, но никак не в нем и уж никак имне являясь. Мы ничего не узнали с помощью языка о Боге, нам с помощью негорассказали о «Нем».

Однако жесткая связка - означаемое-означающее придает этойконструкции необыкновенную устойчивость, субъективно выражающуюся в чувствеуверенности, или, проще говоря, веры. Эта связка - суть, некое подобие цемента,скрепляющего отдельные камни в огромную стену, однако же, разбив скалу намножество камней, мы лишили себя горной вершины. За возникшей стеной, бытьможет, удобно, однако это не прежний величественный монолит, которыйсуществовал до сих пор, не пытаясь быть удобным, но будучи настоящим.

О пространстве Бога можно, видимо, говорить, двумяспособами: или как это делал Спиноза, обличая в царственные одежды этоготермина всякое наблюдаемое нами движение бытия, или же никак, т. е. молчанием.Поскольку же все, что будет получено нами в первом случае есть часть, а нецелое, я не думаю, что было бы резонным вообще говорить о Боге. Кроме того,все, что будет сказано в первом случае, коснется только того, что наблюдаемо (втом или ином смысле), а наблюдение имплицитно содержит в себе наблюдающего; следовательно,все, что мы можем сказать о Боге, будет так или иначе рассказом о гуманоиде, но«я» - это фикция.

Говоря о Боге, мы уничтожаем Бога; Бог будет там, где небудет того, что мы считаем «я», а «я» - суть, первое слово, с которогоначинается «осмысленный» язык. Круг замкнулся, и, видимо, единственный выход изэтого круга - молчание. Удастся ли нам наше «молчание»? Вероятно, это возможно,но лишь в том случае, если мы научимся так пользоваться языком, что вершинойэтого умения будет подлинное Молчание.

Есть в нашей с вами жизни два феномена, которые бы следовалорассмотреть как некие противопоставленные друг другу экстремумы, создающиелинию, а точнее говоря, границы пространства, в пределах которого расположилосьнаше индивидуальное бытие, жизнь каждого из нас. Странно ли прозвучат этиэкстремумы: самоубийство и прикосновение? Я думаю, что странно. Но подобноесопоставление только при поверхностном взгляде кажется парадоксальным, если жемы внимательно вглядываемся в сущность того и другого феномена - в отчаяннуюабсурдность самоубийства и животворящую сущность прикосновения, то мы не можемне заметить - вся наша жизнь, к великому сожалению, лежит между ними. Ипродиктовано это «великое сожаление» тем, что лежать бы ей - нашей жизни - немежду, а в одной только точке прикосновения, и было бы нам даровано самоенастоящее, вечное блаженство, в поисках которого мы стоптали самих себя.