так исстари заведено, так повелел Господь; не станешь же ты нарушать то, что установлено Богом?

– Да, правда, – начинал сдаваться Сабатино. – Франческо рассказывал нам притчу о работниках на винограднике. Помнится, хозяин с ними хорошо расплатился, даже с теми, кто пришел последними. Вот, не помню только, дал он им покушать или нет?

– Само собой, дал, – убеждали его крестьяне. – И покушать, и выпить. Хороший хозяин не оставит работника голодным: кому нужен голодный работник, он и трудиться-то не сможет.

– Получается, что я просто обязан съесть эту телятину, хлеб и сыр, и запить кувшином доброго винца, – почесывая голову, заключил Сабатино. – В былые времена, когда я сам был хозяином, работавшие на меня люди не знали недостатка в еде и питье: как-то раз я поставил грузчикам, перетаскавшим мои товары на корабль, целых две бочки крепкого вина!

– Вот, видишь, – говорили крестьяне, – ты был правильный хозяин. И мы тоже правильные хозяева, так неужто ты откажешься от нашего подношения? Ах, какая телятина, ах, какой сыр, ах, какой хлебушек, а винцо какое в этом году!

– Давайте сюда! – поспешно отвечал Сабатино, забирая все, что ему принесли. – Ух, как вкусно! – мычал он через мгновение, жадно пережевывая мясо. – Ах, какое наслаждение!

– Ешь, ешь, монашек, – покатывались со смеху крестьяне. – Ей-богу, ты настоящий монах! Видели, знаем…

Не замечающий подвоха Сабатино наслаждался едой и вином, вздыхая, чмокая губами и закатывая глаза к небу.

Едва он заканчивал свою трапезу, крестьяне продолжали комедию.

– Смотри, толстячок, – толкали его в бок, – смотри, какая милашка идет, – вон она, несет на голове корзину с виноградом! Какие бедра, какие ноги, какая грудь! Из-под платка выбиваются кудряшки, а глаза, как две маслины, и как блестят! А губы пухленькие, сладенькие, – вот бы впиться в них поцелуем… Это Анита, ее не повезло с мужем, – бедняга и месяца не протянул с нею, такими жаркими были ее ласки, – но зато она теперь может сама выбирать себе дружка. Хотел бы ты провести с ней часок? Это легко можно устроить.

– Тьфу на вас! – плевался Сабатино. – Господи превеликий, святые угодники, спасите и сохраните меня от греха. Изыдите, бесы, замолкни, сатана!

– Чего ты ломаешься? Такой здоровый крепкий мужик, как ты, должен желать женщину, – продолжали подталкивать его крестьяне. – Поди, в мирской жизни много их у тебя было?

– Что было, то было, – соглашался Сабатино. – Я умел найти подход к дочерям Евы; от того и не женился, что не мог остановиться ни на одной женщине. Но с этим покончено, больше я не грешу.

– Брось, – говорили крестьяне, – знаем мы вас, монахов. Что же, ты хочешь быть святее всех? Это, брат, гордыня: наш сельский священник тебе растолкует, коли своим умом дойти не можешь. Свят не тот, кто не грешит, а тот, кто согрешив, покается.

– Верно, – кивал Сабатино, – Франческо также учит.

– Ну, так чего же ты ждешь? – удивлялись крестьяне. – Иди к Аните, поговори с ней, полюбезничай, и она тебе не откажет. А хочешь, мы замолвим перед ней за тебя словечко? Уж она тебя пожалеет, бедолагу.

Сабатино начинал кряхтеть и мяться:

– Франческо должен скоро вернуться…

– Успеешь, если по-быстрому, – говорили крестьяне. – Иди, что ли?.. Чего сидишь, как пень.

И Сабатино опять сдавался, и шел к Аните. Она привечала его, а крестьяне стояли возле сарая, где закрылись Сабатино с Анитой, прислушивались, отпускали соленые шутки и смеялись в кулак:

– Ай да, толстячок, ай да, монашек!

* * *

В конце концов, Франческо узнал о проделках Сабатино. Вечером у костра, в окружении своих друзей Франческо завел разговор о грехах, коими дьявол искушает душу человека.

– Братья, есть восемь грехов, которые касаются наших чувств и которых мы должны опасаться более всего, – сказал Франческо. – Грехи эти: чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, печаль, уныние, тщеславие, гордость. Первый из них, чревоугодие, есть корень зла, ибо оно вызывает рост остальных грехов. Кто постится, кто презрел страсть к еде, то поборет и другие страсти; кто поддался чревоугодию, тот беззащитен перед другими страстями. От этого в Писании сказано: «Смотрите же за собою, чтобы сердца ваши не отягчались объядением и пьянством». А что такое чревоугодие? Оно бывает двух видов: чревобесие и гортанобесие. Чревобесие – это обжорство; гортанобесие – лакомство, услаждение гортани.

– Слышишь? – Филиппо хлопнул Сабатино по спине. – Бесы проникли в твое чрево и в твою гортань.

– Господи, господи, господи! – вздыхал и крестился Сабатино.

– Да, бесы проникают в нас, когда мы поддаемся чревоугодию, – продолжал Франческо. – А между тем, постом и воздержанием мы можем их изгнать, чтобы спастись от более тяжких грехов. Недаром за чревоугодием следует блуд: тот, кто предается чревоугодию, и в особенности любит мясную пищу и вино, растит в себе похоть и готовит себя для блуда. Блуд так силен, что найдет себе выход: не счесть, сколько у него форм. Блуд – это самая дьявольская из всех наших страстей, ибо он преисполнен такого соблазна, что Адам с Евой предпочли ему райское блаженство. Дьявол знал, чем увлечь людей, на что они способны променять самого Бога. Но блуд и есть дьявол, потому что за его прелестью скрывается обман, – не верьте обещаниям дьявола, он обманет вас. Далее, – тот, кто постится и подавляет блуд, тот смиренен и кроток, но кто поддался чревоугодию и блуду, тот гневен, тщеславен и горд, однако все это сменяется печалью и унынием, потому что душа опустошается страстями, и в ней, как в выжженной пустыне, становится мрачно и страшно. Вот что несет нам чревоугодие, вот что несет нам блуд.

– Господи, господи, – крестился Сабатино.

– Ты попал прямо в лапы к дьяволу, брат, – зловеще произнес Филиппо, обращаясь к Сабатино.

– Господи! – вскричал он, падая на колени.

– Ты прав, Франческо, – сказал Паоло. – Но ответь мне, зачем Господь разделил людей на мужчин и женщин? И зачем он создал их такими, что мужчине нужна женщина, а женщине – мужчина? Кроме того, ответь мне, Франческо, что такое любовь? Нет, не божественная, но земная? Может ли быть любовь без вожделения, но вожделение – это разве не блуд?

Франческо долго смотрел на огонь, прежде чем ответить.

– Что тебе сказать, брат? – наконец, сказал он. – Милосердный Бог создал Еву для Адама, чтобы тому не было одиноко: значит, даже в раю мужчине было плохо без женщины. Мне не ведом замысел Божий, но, может быть, люди были разделены на мужчин и женщин, чтобы вместе пройти длинный путь познания и, в конце концов, отринуть низменные страсти во имя высшей духовной жизни. Тогда духовная любовь заменит плотскую, ибо что может быть