властью невозможно искупить. Но он вовремя умер, и наверху решили не взыскивать с покойника за прошлое.

Мне трудно судить, какая из этих версий ближе к истине, поэтому я не буду на них подробно останавливаться, расскажу лишь, чем кончилось дело. Точнее, постараюсь соединить разрозненные эпизоды в единое целое. Два месяца спустя, возвращаясь из Чанша с очередного собрания, Ма Вэньцзе еще с улицы услышал, как в его доме воют, рыдают и голосят. Открыл дверь – на него устремилось восемь пар заплаканных женских глаз, женщины широко разинули рты и разом замолчали. А спустя секунду снова зашлись рыданиями, и пащенята рядом с ними тоже скривили мордочки и громко заголосили.

Ма Вэньцзе не знал, что и думать.

Начальник Ма! Господин начальник уезда! Командир Ма! Барин! Третий дядюшка!.. Перечисляя все чины и прозвания Меченого Ма, женщины бросились ему в ноги и стали с громким стуком отбивать земные поклоны.

– Как теперь жить…

– Батюшка, рассуди…

– Не дай погибнуть…

– Верни нашего Тяньбао…

– Мы ведь сдались коммунистам, потому что тебя послушались! Чего же ты молчишь?

– Муж ушел и с концами, дома семеро по лавкам сидят, есть-пить просят, что мне теперь делать?

А одна женщина схватила Ма Вэньцзе за грудки, влепила ему две звонкие пощечины и заорала, словно полоумная:

– Это ты во всем виноват! Обманщик, верни моего Цзиньхуа!

Пока жена Ма Вэньцзе отдирала от него безумную, та успела порвать ему китель, расцарапать лицо и руки.

Ма Вэньцзе постепенно все понял. Пока он ездил в Чанша, бывшие бандиты устроили контрреволюционный мятеж: в поселке Баолу были убиты три члена рабочей группы, заговорщики напились вина с петушиной кровью[77] и стали бросать бомбы в подводы с зерном из уездной управы, а в планах у них был настоящий переворот. Власти перехватили одно из секретных писем и, чтобы предотвратить мятеж, немедленно казнили всех заговорщиков, среди которых были и мужья тех самых женщин, что собрались в доме Меченого Ма. Мужей вызвали на собрание, а спустя несколько дней вместо них домой пришли бумаги из управы, в которых родственникам казненных предписывалось явиться на Терновый вал и забрать их личные вещи. Вот и все.

От этого рассказа Ма Вэньцзе бросило в холодный пот; сцепив руки за спиной, он мерил шагами комнату, а когда поднял голову, все лицо его было мокро от слез. Меченый Ма поклонился каждой вдове, опустился перед ними на колени:

– Брат виноват перед вами, виноват…

Роняя слезы, он поспешно открыл сундучок, выгреб оттуда все деньги – чуть больше пятидесяти серебряных юаней – и раздал вдовам. Его жена, утирая слезы, достала деньги из своего тайника и вынесла вдовам вместе с парой серег и браслетов, что лежали у нее в шкатулке. Ма Вэньцзе имел привычку разбрасывать мелочь по дому, оставлял горстки монет у изголовья, на столе, в ящиках комода и даже на конюшне – жена всегда ходила за ним и убирала деньги на место. Теперь вся мелочь пригодилась.

Наконец женщины, всхлипывая и рыдая, ушли. Только вдова Цао с двумя сыновьями осталась в доме Ма на ночлег.

Всю ночь Ма Вэньцзе не сомкнул глаз, а на следующее утро поднялся и увидел, как петух на воротах тянет шею, но странное дело – петушиного крика было совсем не слышно. Задумавшись, Ма Вэньцзе хлопнул ладонью по столу, снова не услышал ни звука и удивился еще больше. Его городским жилищем был старый даосский храм, во дворе которого стоял огромный колокол. Ма Вэньцзе подошел к колоколу, попробовал в него ударить, но колокол молчал, тогда он стал в смятении стучать молотом по колоколу, пока все соседи не сбежались во двор и не уставились на него испуганными глазами. Только тут Ма Вэньцзе понял, что оглох.

Он молча опустил молот.

Позавтракав жидкой кашей, Ма Вэньцзе вздохнул и направился к лекарю. Вывернул из переулка и увидел, что вся улица запружена людьми – в городе проходила демонстрация против контрреволюции и траурный митинг памяти трех героев, погибших в поселке Баоло. Толпа стекалась к уездной тюрьме, по улице шагали школьники и дружинники из народного ополчения, все выкрикивали лозунги. Он видел, как они разевают рты, но лозунгов не слышал.

Ма Вэньцзе остановился и медленно, по стеночке, вернулся домой.

От дома до выхода из переулка был пятьдесят один шаг, и от выхода из переулка до дома он снова насчитал ровно пятьдесят один шаг – столько же, сколько лет ему сравнялось.

– Почему же здесь ровно пятьдесят один шаг? – удивлялся Ма Вэньцзе.

Жена вынесла ему зонт и снова отправила к лекарю.

– Скажи, почему здесь ровно пятьдесят один шаг?

Жена что-то сказала, но он не услышал.

– Что ты сейчас сказала?

Жена снова пошевелила губами.

Он вспомнил про свою глухоту и больше ничего не спрашивал, только покачал головой:

– Чудно, чудно.

Вечером зашел знакомый доктор, осмотрел больного. Ма Вэньцзе попросил у доктора сырого опиума. Тот спросил жестами: разве черное учение дозволяет своим последователям курить опиум? Ма Вэньцзе похлопал себя по лбу – простудился, выкурю трубочку опиума, чтобы согреться. И доктор исполнил его просьбу.

Той ночью шел дождь. Ма Вэньцзе в последний раз сел на циновку, выполнил все обычные ритуалы и принял смертельную дозу опиума. Перед этим он переоделся во все чистое, побрился и даже подстриг ногти.

Люди говорили, что ему не было нужды умирать. Да, коммунисты могли уличить его в присяге Гоминьдану или в том, что его люди зарубили несколько крестьян, прибежавших усоблять городское добро, но Ма Вэньцзе все-таки был не последним человеком в уезде, и его Комитет оказал большое содействие новой власти. Ко всему прочему, в смутные времена Меченый Ма помогал семье одного товарища, с которым они мальчишками вместе учились плотницкому ремеслу, а после оказалось, что этот самый товарищ выбился в большие начальники у коммунистов. На другой день после самоубийства Ма Вэньцзе какой-то командир из Чанша специально приехал в уездный центр, чтобы передать ему письмо от того товарища. В конце письма большой начальник приглашал своего старого друга Ма Вэньцзе погостить у него в Пекине.

Ма Вэньцзе спал в погребальной циновке и письма не прочел. Запросив указаний из провинциальной управы, уездное начальство купило ему гроб, пару белых свечей и связку поминальных хлопушек.

△ Дерно́вые ды́ни

△ 荆界瓜

В Мацяо мало кто знает, что такое Терновый вал, и в окрестностях Мацяо о нем тоже почти не слышали, особенно молодежь.

Эта улица исчезла много лет назад. Если выйти из восточных ворот уездного города, через три ли вы окажетесь на берегу реки Ло, а когда переправитесь через реку, на другом берегу увидите