ровное поле, где растет хлопок или батат, к северу поле переходит в небольшую возвышенность, и там среди камней и бурьяна стоит пара соломенных хижин для ночных сторожей. В густом бурьяне можно найти коровьи лепешки, фазаньи гнезда или старую соломенную сандалию. Это и есть Терновый вал – правда, сейчас люди называют его и Дерновым валом, и Торговым валом и даже Дворовым валом. Молодые не знают, что когда-то Терновый вал тоже был самой настоящей улицей на целую сотню дворов – здесь кипела жизнь, здесь стоял величественный храм Конфуция, к которому стекались паломники со всей округи.

Терновый вал превратился в бессмысленное и позабытое сочетание слов.

Это словосочетание появляется только в рассказах о Ма Вэньцзе, там без него невозможно обойтись. И тем не менее, помнят об этой улице очень немногие, полное ее забвение – вопрос лишь нескольких десятков лет. На Терновом валу произошел тот самый инцидент, известный впоследствии как «контрреволюционный мятеж». Тогда пять десятков бандитов, главарей разбойничьих шаек, присягнувших коммунистам после «разъяснительной работы» Ма Вэньцзе, собрали на партучебу, а после отправили на Терновый вал заниматься производственной работой – дали им лопаты и велели копать пруд. Одни бандиты копали, другие носили землю, три дня трудились, не жалея сил, а когда котлован был почти готов, спрятанные на крышах пулеметы вдруг дали звонкую очередь – в мирное время этот звук показался таким далеким и незнакомым. Пули летели градом, закручиваясь в свистящий смерч. Люди не почувствовали, как пули вонзаются в плоть, лишь увидели вокруг брызги песка вперемешку с пылью, услышали, как что-то с треском разрывается позади, а в следующий миг уже распускается перед глазами целыми гроздьями пыльных цветов. Наверное, тогда они начали понимать, что такое металл, что такое скорость, и как свободно, легко и неуловимо пронзают плоть металлические пули. И наконец упали один за другим в котлован, который сами же и вырыли.

И только после 1982 года, когда дело о «контрреволюционном мятеже» было признано ошибкой, обусловленной целым рядом различных обстоятельств, люди робко заговорили о том дне, и в их воспоминаниях впервые зазвучало незнакомое название: «Терновый вал». Некоторые старики говорили, что после того расстрела на Терновом валу стала твориться разная чертовщина, в домах сами собой занимались пожары, за без малого два года сгорело семь домов. Дети на Терновом валу рождались дурачками, за без малого два года родилось три дурачка. Позвали гадателя, он сказал, что в этих местах сильна триграмма гуаньгуй[78], даже рыбы в пруду не могут противостоять злым силам, стоит ли удивляться, что столько домов погорело. Что такое гуаньгуй – «чиновные бесы» или «гробовые бесы» (то бишь духи убитых, которые до сих пор бродят по этим местам), народ не понял, а гадатель толком не объяснил. Люди перекопали землю внутри и вокруг домов на глубину в несколько чи, пока не избавились от всех гнилых деревяшек, которые можно было принять за остатки старых гробов. Потом вырыли новый пруд, запустили в него несколько тысяч мальков, чтобы укрепить водное начало и ослабить огненное. Но странное дело: рыба в пруду не прижилась, месяца не прошло, как все мальки всплыли брюшками кверху. В конце концов, когда сгорела плотницкая лавка на восточной части улицы, люди окончательно разуверились в противопожарных средствах и один за другим перебрались в окрестности Хуанвани.

К концу пятидесятых Терновый вал совершенно обезлюдел и превратился в пустошь – даже уличный колодец завалило, его облюбовали комары и целыми полчищами выводили там свои личинки.

Затем эти места распахали и превратили в поле, как говорят, очень плодородное, особенно любит оно родить хлопок и батат, дыни тоже вырастают такие красивые и сладкие, что слава о них гремит по всей округе. Лоточники из уездного центра, завлекая покупателей, нахваливают свой товар: «Покупай, покупай! Дерновые дыни, покупай дерновые дыни!»

Кто-то из торговцев даже сделал себе такую вывеску, правда, «дерновые дыни» у него превратились в «тигровые дыни».

△ Со́рок восьмо́й год (продолжение)

△ 一九四八年（续）

Раньше я считал, что во всех точках земного шара время имеет одинаковый объем и одинаковую скорость, что оно подобно прозрачной текучей субстанции, равномерно распределенной по симметричным желобам. Нет, на самом деле таково лишь время, воспринимаемое нашей плотью: все мы своим чередом рождаемся, растем, стареем и умираем. Но человек – не дерево и тем более не камень. По сравнению с абстрактным физическим временем, куда большее значение для нас имеет время психологическое.

В детстве время всегда течет медленно. И в пору потрясений, опасностей и тягот минуты превращаются в часы. Растянутость времени – ощущение, которое возникает из-за повышенной восприимчивости нашей нервной системы, усиленной работы памяти и большого объема новой информации. А когда жизнь благополучна и однообразна, когда изо дня в день и из года в год повторяются одни и те же события, время воспринимается совсем иначе: оно не растягивается, не удлиняется и не умножается, а бежит все быстрее, неумолимо сжимаясь, и в конце концов превращается в ноль – не успеешь оглянуться, а оно утекло без следа. И однажды человек с ужасом обнаруживает в зеркале глубокого старика.

По той же причине время, о котором мы знаем слишком мало, например, время в древних веках или в дальних странах, представляется нам расплывчатым, почти несуществующим и не заслуживающим внимания, оно подобно предметам на горизонте, которые превращаются глазом в мелкие песчинки, почти неотличимые от пустоты. Читая один заграничный роман, я вдруг понял, что не способен отличить американские двадцатые от сороковых. А английский тринадцатый век запросто перепутаю с пятнадцатым. Я испугался самого себя: за каждым романом стоят отдельные судьбы целых поколений, почему же эти десятилетия, даже столетия кажутся мне столь краткими и незначительными, что вызывают желание зевнуть и поскорее перевернуть страницу?

Причина проста: я слишком далеко оттуда и не вижу деталей.

Время – всего лишь трофей нашего восприятия.

Время существует до тех пор, пока мы его воспринимаем: у людей с ослабленным или отсутствующим восприятием (например, у больных в вегетативном состоянии) вообще нет времени в подлинном смысле слова. Время – эта прозрачная текучая субстанция – распределяется по пространству отнюдь не равномерно и течет с неодинаковой скоростью, оно видоизменяется в зависимости от особенностей нашего восприятия, незаметно растягивается или сжимается, сгущается или рассеивается, в нем могут образовываться уплотнения или провалы.

Проблема в том, что восприятие у всех разное. Даже у одного и того же человека оно постоянно меняется в зависимости от обстоятельств. И как среди этой груды осколков восприятия может существовать некий