в Кодбек механиков, которые вместе с экипажем «Латама» и специалистами завода проверили весь самолет.

В 1928 году в производстве надежных самолетов, пригодных для дальних трансатлантических перелетов, конкурировали главным образом пять стран — Германия, Италия, Франция, Англия и США. Заводы копировали проекты друг друга, крали идеи и использовали одни и те же двигатели: «Юнкерс», «Роллс-Ройс», «Фарман», «Испано-Сюиза» и «Рено». Планировалось множество крупных летных экспедиций, например, трансатлантический перелет на двух «Латамах». Но самым амбициозным был план итальянского фашиста Итало Бальбо. Статс-секретарь авиации в правительстве Муссолини, он был столь же одержим почестями и славой, как и сам дуче. Бальбо запланировал пересечь Атлантику на по крайне мере 12 недавно разработанных итальянских самолетах «Савойя Маркетти S.55».

Французским ответом на ожесточенную конкуренцию был «Латам 47». На него ставили разные модели двигателей, например, «Рено» 500 CV, «Испано» 500 или 600. Конфигурация двигателей была такой же, как на самолетах «Дорнье Валь» и «Савойя Маркетти S.55»: задний толкал самолет, а передний тянул его вперед. К 1928 году эта конфигурация уже устарела, у нее был ряд недостатков, но ее все еще часто использовали.

Двенадцатицилиндровые фармановские двигатели, 500 лошадиных сил каждый, располагались по центру верхних крыльев, что делало гидроплан неустойчивым даже при полной загрузке и довольно низкой посадке в воде. Размах верхнего крыла составлял 25,2 м, нижнего — 21,6 м. Длина самолета 16,3 м, а высота 5,2 м {64}. Однако «Латам» был более неустойчив на море, чем «Дорнье Валь», в первую очередь из-за конструкции поплавков. И кроме того, с равноценным грузом у немецкого самолета была не такая низкая посадка в воде.

Шесть топливных баков вместимостью по 600 и 500 л располагались симметрично по обе стороны фюзеляжа {65}. С полными баками и расходом топлива минимум 90 л в час при нормальной (крейсерской) скорости в 140 км/ч, которая также зависела от ветра, «Латам» мог продержаться в воздухе около 20 часов и преодолеть дистанцию в 3200 км. Расстояние от Тромсё до Кингсбея было 1052 км.

Перед топливным баком справа располагался съемный люк, который можно было отвинтить, чтобы снять баки из кабины. Эта операция была не быстрой и не легкой, но ее можно было выполнить и когда «Латам» лежал на воде. Де Кувервиль иногда рассказывал историю о том, как он заставил механика снять один из баков и прикрутить его в качестве стабилизатора на конце крыла, потому что у самолета оторвало поплавок.

«Латам» никогда прежде не летал в Арктике, поэтому на заводе произвели определенные работы, чтобы предотвратить обледенение в механизмах. Для обеспечения циркуляции дистиллированной воды трубы обложили утеплителем, как и маслопровод с карбюратором. Для поддержания постоянной температуры в аккумуляторных батареях установили обогреватель «Термикс» {66}.

Ранним утром 16 июня все были в сборе. Присутствовали и гордый Петерсон с семьей, и некоторые из тех, кто помог заполучить французскую летающую лодку для спасательной экспедиции Амундсена. Норвегия тоже ликовала. Главный редактор «Афтенпостен» Фрёйсланн выразил благодарность Петерсону от лица сторонников Амундсена: «Вся Норвегия благодарит вас сегодня за решительное грандиозное вмешательство».

Гильбо планировал лететь прямо в Берген, на расстояние около 1300 км, поэтому все топливные баки заполнили доверху, и самолет был тяжелым. Пилоты несколько раз пытались поднять его воздух при сильном волнении моря и боковом ветре. В начале десятого «Латам» наконец взлетел. Над Северным морем погода поначалу была хорошей, но у берегов Норвегии поднялся сильный ветер и пошел дождь. В 20.45 самолет наконец приземлился в бергенской гавани. Французов встретил катер командования военно-морского округа и отбуксировал «Латам» на базу Маринехольмен.

Спустя три коротких и напряженных дня после интервью, в котором он официально признал невозможность частной экспедиции, Амундсен покинул дом в Свартскуге в последний раз. Дом за его спиной купался в мягком июньском свете. Небо было подернуто легкой дымкой. Сирень вдоль дороги источала аромат лета. Там, куда он направлялся, запахи были совсем другие — бензин, моторные масла, кислый запах свежего угля в Кингсбее. Но и в Арктике июнь был прекрасен. Солнце сияло круглые сутки сквозь дымку от холодной морской воды.

Руал Амундсен, конечно, знал, что в шахтерском городке его ждут с нетерпением. Начальник рудоуправления Шердал сделает все от него зависящее, чтобы полярнику было комфортно, хотя городок и был до отказа забит людьми. До аварии интерес к итальянской экспедиции был, скорее, умеренным. Когда все осознали размеры катастрофы в Арктике, норвежские и иностранные журналисты сделали все возможное, чтобы попасть в Ню-Олесунн на судах, идущих на север, — грузовых, рыболовецких и на полярных шхунах {67}. Вдруг Амундсен будет чувствовать себя потерянным среди всех этих крупных экспедиций, направлявшихся искать место аварии? Рисер-Ларсен и Люцов-Хольм уже заложили склады в бухте Вирго, на мысах Бискайар и Ли-Смит. Амундсен сказал друзьям и родственникам, что уезжает на несколько недель {68}. Он лишь упомянул, что окончательно не решил, куда именно они полетят. Важно было использовать преимущества французского самолета — прочность, большую дальность полета и опытный экипаж, привычный к долгим часам без сна.

Получив подтверждение, что «Латам» на пути в Норвегию, Амундсен, Дитриксон и Вистинг вместе с капитаном Вильгельмом Мейстерлином, директором частной компании «Норвежские авиалинии АС», отправились на Восточный вокзал. Там они собирались сесть на ночной поезд до Бергена. Руал Амундсен наверняка ожидал, что будут журналисты, родственники и друзья, чтобы пожелать счастливого пути. Но чтобы такое? Послы Франции и Италии. Толпы народу на платформе. Амундсен не совсем верил тому восхищению, которое обычные люди по всей Норвегии ему выражали. Они безраздельно верили в то, что именно он спасет Нобиле, в то, в чем ему до конца не удавалось убедить себя. Из толпы вышла молодая дама и протянула ему букет цветов: «Простите великодушно мою смелость, я просто делаю то, что в этот момент хотели бы сделать тысячи других. Будьте осторожны! Норвегия не может позволить себе потерять такого сына, как вы» {69}.

Дитриксон тоже удостоился почестей, но держался на расстоянии. Попрощаться пришла его жена. Скорее всего, она не разделяла восторгов по поводу решения своего мужа. Уже второй раз он в последнюю минуту отменял поездку в Нью-Йорк на лайнере «Ставангер-фьорд», чтобы последовать за Амундсеном на Шпицберген на самолете, который был ему едва знаком и на котором он никогда не летал. Супруга официально пожала мужу руку {70}. Ни объятий, ни слезинки. Она, должно быть, чувствовала разочарование и отчаяние, но прекрасно знала — что бы она ни сказала, это не поможет. Дитриксон испытывал такую же страсть к Ледовитому океану и героическим свершениям, как и Амундсен. В шутку это называли