ход операции, – сказал Виталий. – Думаете, я тут сижу и ничего не слышу? Все эти ваши «И так сойдёт», «Ах, чёрт, не получилось», «Лена, лоскут с пола подними». Я всё слышу. – Он прикрутил севофлуоран на аппарате и спросил: – Вам что осталось?

– Повязки кинуть, – ответила Елена. – Сюда и на «донорки».

– Пять минут?

– Семь, – поторговался Добровольский.

– Да хоть восемь. Я никуда не тороплюсь.

Через несколько секунд Максим услышал тихое «Пять минут, пять минут…» – Балашов, как обычно, затянул песню, попавшую в ассоциативный ряд. Правда, слова он знал плохо, поэтому довольно скоро замолчал и немного завис, глядя в пол.

Добровольский помог медсестре с повязками, после чего вернулся в кабинет, сел в кресло, закинул ногу на ногу и уставился куда-то в стену, на календарь. Москалёв молча взглянул на него с дивана, где смотрел очередную баталию НХЛ по настенному телевизору, и спросил:

– Нормально всё прошло? – Добровольский кивнул, не поворачивая головы. – А что тогда? Видно, что нервничаешь. Чем-то недоволен.

– Он стопудово лоскуты на спине похоронит. Лежит валенком, а у нас все клинитроны заняты, не посушишь. Замокнут, сгниют к чёрту. Работу жалко будет.

– Пусть его вертят, – посоветовал Михаил. – Дочка же там какая-то нарисовалась. Пускай занимается.

В дверь постучали – Варя принесла историю болезни Кутузова. Максим молча показал на стол рядом с собой.

– Думаю, останусь сегодня подольше, с историями поработаю, понаблюдаю за Кутузовым, – сказал он то ли Михаилу, то ли самому себе. – Спешить-то некуда. Его дочь собиралась приехать чуть позже – думаю, стоит ей рассказать об операции лично.

– Это можно расценивать как приглашение поскорее отсюда убраться? – улыбнулся Москалёв. – Работа на сегодня сделана, Лазарев полчаса назад уехал зубы лечить – так что если ты не против, то я себе найду занятие за пределами больницы.

– Не против, – согласился Добровольский. Когда коллега благополучно собрался и двинул по своим делам, Максим недолго посидел в кресле, не отрывая взгляда от значков на рабочем столе компьютера, через пару минут встал, немного размялся, помахав руками и покрутив шеей, зашёл в кухоньку, посмотрел на себя в зеркало, висевшее у холодильника, и скептически покачал головой.

Все сорок два года были налицо. Седеющие виски, лёгкая залысина точно по центру за чубчиком. Морщина там, морщина здесь. Он пригладил волосы ладонью – не понравилось. Взял расчёску в сумке, вернулся, наладил пробор. Подмигнул сам себе. Слегка повернул голову к зеркалу, чтобы отметить, как он выглядит вполоборота. Поза шарма не добавила.

Он вдруг решил остаться в ординаторской на ночь, но понимал, что никакого уговора о свидании сегодня у него не было. Позвонить или написать первым он не мог, они так договорились.

– Ты после Вики с кем-нибудь собирался заводить длительные отношения? – спросил он у зеркала. – Ведь четыре года уже прошло после развода. Ты же не думаешь, что другая женщина повторит путь предыдущей? – сказал он, а потом добавил: – Это ты сейчас спрашиваешь или всё-таки утверждаешь?

Невесело усмехнувшись воспоминаниям, Максим откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. С Викой они расстались очень плохо – настолько плохо, что он первый раз в жизни сам попросил снять ему ЭКГ. Кардиолог слегка скривился, держа плёнку в руках, потом посмотрел на Добровольского и пожал плечами. Максим знал, что подобным образом врачи комментируют обычно такие изменения в анализах или исследованиях, которые, с одной стороны, вроде как есть, а с другой – их как бы и нет. Потом кардиолог дал Добровольскому какую-то синюю таблеточку, посоветовал не бухать и убрать из жизни все эмоциональные раздражители, что для хирурга после развода было практически нереально.

Отец тогда отправил его в отпуск, который он провёл сначала на Ханке с удочкой, а потом в бухте Астафьева и на окружающих её сопках. Рыбалка поначалу доводила его чуть ли не до истерики, причём не отсутствием клёва, а плохим интернетом, потому что он без конца пытался мониторить Инстаграм бывшей жены. Наставления кардиолога об алкоголе были проигнорированы, и несколько упаковок пива за неделю перетекли из банок в его желудок; рыбы он практически не видел, поэтому закусывал исключительно консервами и «Дошираком». Когда пиво кончилось – исчерпали себя и мотивы для сидения с удочкой на берегу. Захотелось чего-то большого и уж никак не уединённого. Как говорится, «море зовёт, волна поёт».

Он отправился сначала в Андреевку, но не вынес её бесконечного, безудержного пьянства и музыки отовсюду днями и ночами. Уже через сутки ему осточертел домик без кондиционера, провонявший крабами настолько, что казалось, будто из их панцирей и сделаны стены. Взбесили рычания мотоциклов и «квадриков», семейная ругань с каждого квадратного метра, война за место на пляже… Он понимал, что приехал сюда в самый сезон, но оказался не готов к такому отдыху. И когда на пляже случайно встретил своего одноклассника, который построил неподалёку в посёлке Витязь турбазу, то без раздумий поехал вместе с ним в это незнакомое место. И ничуть не пожалел.

Именно здесь, в Витязе, он наконец-то сумел скинуть – не целиком, нет, об этом не могло быть и речи, – хотя бы часть того дерьма, которым Вика наполнила его жизнь за последний год. Белый песок морского заповедника, чистейшая бирюзовая вода и нормальные – нормальные! – люди, которые отдыхали здесь, уравновесили его, успокоили. Поначалу он пробовал по привычке пить, но природа чудесным образом отвратила его от этого занятия. Он много гулял по сопкам вне зависимости от погоды. Жара или густая морось не были ему помехой, он просто измерял окрестности шагами вдоль и поперёк, забираясь на все видовые вершины и глядя куда-то вдаль, поверх моря. Когда ноги отказались с утра в очередной раз идти в бесконечный поход, он сменил тактику. Стал подолгу лежать на пляже, прикрыв глаза и слушая шум волн; иногда уплывал подальше, чтобы остаться наедине с самим собой.

Интернет там был хороший, но Добровольский спустя неделю вдруг заметил, что вообще не пользуется смартфоном как средством связи с внешним миром – только как фотокамерой. Временами, когда он листал снимки, сделанные за день, ему в «Галерее» попадались их старые семейные фотографии – в папках вроде «Свадьба Дорофеевых 2012», «День рождения Вики», «Мы с родителями на речке» и прочие названия с давно забытыми фамилиями или местами. Сердце, конечно, начинало слегка трепыхаться, но уже не в той степени, что раньше, – он аккуратно поглаживал левую сторону груди, массировал плечо, дышал примерно минуту медленно и ровно, а потом просто удалял к чёртовой матери все эти фотографии, поскольку ценность их для него стала равна нулю.