– А если бы я на всех самолётах, которыми летал, приходил в кабину к пилотам и говорил, что я всегда хотел лётчиком стать, – они бы как-то по-особенному самолётом управляли? – перевёл на него взгляд Кириллов. – «О, у нас тут почти лётчик, практически коллега, надо бы его аккуратно довести». И я тоже – услышал, что пациент хотел врачом стать, и думаю: «Блин, я же собирался ему плохой наркоз дать, невкусный, с грустными снами, чтобы всё чувствовал, а ничего сделать не мог. И теперь что – придётся хороший давать?»

– И ведь даёшь, – улыбнулся Москалёв.

– Я другой не умею, – возмутился Николай. – Мне на столе можно что угодно говорить, я всё равно по науке сделаю. Вы же не будете криво и косо кожу пересаживать, если вам что-то не так скажут?

– Иногда очень хочется, – почесал в затылке Максим. – Вырастить на питающей ножке хорошую такую «ручку от чемодана» где-нибудь на ноге, приготовить её к пересадке, например, на стопу, а больной после операции просыпается, и бац – она у него посреди лба! А потому что не надо было всякую фигню в жалобах писать – тут нахамили, там каша невкусная, здесь в туалет долго попасть не мог, ночью медсестру не дозвался, от уколов на попе шишки, бинты больно снимают…

Лазарев вошёл в ординаторскую, освободившись после очередной детской реконструкции, которые он обычно делал в одиночку.

– Опять философствуете, пока начальство работает? – спросил он, проходя мимо докторов. – Нам тут педиатра прикомандировали из детской больницы на четверть ставки, пока у нас ставка вакантная. Не встречались ещё? Детей называет только «несмышлёныши». Чего смотрите, я серьёзно. Заходим в палату перед операцией, он мамочку так приобнимает за плечи и говорит: «Ну-с, милочка, как тут ваш несмышлёныш? Все ли прививочки есть? Молочком кормите или как?»

– Ему лет сколько? – спросил Кириллов.

– Да как мне, – задумался на мгновение Лазарев. – Если по внешним данным судить.

– Тебе на пенсию пора, если судить по внешним данным. Огород копать, – хмыкнул Николай.

– Ты меня не хорони раньше времени. – Алексей Петрович заглянул в кружку, скептически скривился, встал и пошёл в маленькую комнату поставить чайник. – Лет пятьдесят ему точно есть, потому что мне кажется, я его видел в общаге когда-то, и был он тогда слегка младше меня.

– А чего он к нам не зашёл? – удивлённо спросил Москалёв. – Нам с ним работать. Где он переодевался?

– У Ребровой. Они однокурсники, – раздался голос Лазарева. – Наши люди в булочную на такси не ездят.

– Всё, я понял, кто это. – Кириллов выставил в сторону Добровольского указательный палец, словно стреляя из него. – Черкашин Вася. Точно, в общаге жил. На педиатрическом учился, в гостях у нас был частенько, потому что пиво сильно любил и Машку Лобанову. Мы его «Аспиринчиком» примерно курса с пятого звали.

– Почему? – поинтересовался Максим, словно загипнотизированный пальцем Кириллова. Тот уже опустил руку, а Добровольский продолжал смотреть на неё.

– Он одну мамашу курировал с ребёнком, что-то там назначил самостоятельно, ребёнку стало хуже. Препод его спрашивает: «Что назначили и зачем?» Вася ему: «Температурку сбил. Таблеточкой аспиринчика». А препод продолжения ждёт. Вася и добавил: «А у него рвоточка фонтанчиком». Короче, мы ржали так, что выгнали нас всех, не только Васю. С тех пор он для нас «Аспиринчик».

– А по батюшке его как? – спросил Лазарев, немного прибавив в громкости – старый чайник перед закипанием был очень шумным и мешал общению.

– Василий Иванович, – тоже почти крикнул Кириллов. – И видишь, Чапаевым его никто не дразнил. А вот «Аспиринчик» – навсегда приклеилось. Судя по тому, что ты рассказал, манера общения у него не изменилась. Он и к Машке так же подкатывал – «мусечка», «кисонька», «поцелуйчик в щёчку». Из-за этого у него и не сложилось с ней. Она байкерша была со школы ещё. Двигатель могла перебрать, вообще в технике шарила – не чета нам тут всем вместе взятым. Водку пила с локтя, как гусар. Потому, кстати, и пошла куда-то по лучевой диагностике, сейчас МРТ-центром заведует. Что тогда, что сейчас ей все эти «тютюшки-люлюшки» были до одного места. Эх, красивая Машка была…

Кириллов прищурился и заулыбался, вспоминая какие-то картины из далёкого уже студенческого прошлого. У Добровольского на секунду завибрировал в кармане телефон. Он отвлёкся от беседы, посмотрел, что там. Одно уведомление WhatsApp.

«Здравствуйте, Максим Петрович. Это Клавдия Степановна. Насчёт Кутузова. Я помню, что завтра операция, приеду его навестить ближе к вечеру, раньше никак, у меня опять съёмка. Помните, я вам говорила про хоспис и очередь для отца? Очереди больше нет. Надеюсь, вы поняли. Так что я заберу его, как только вы скажете. Спасибо вам».

– …Уже я и не вспомню, какой этап. – Лазарев откинулся в кресле. – Нет, помню – четвертая операция.

– Вы про Ефремову? – включился Добровольский в разговор. Пока он читал сообщение от Клавдии, заведующий перевёл разговор на другую тему.

– Да. Там же вообще дурная история была. Мама после выписки девочку в школу отправила в прошлом году, а она лысая, как моя коленка. Вы себя в школе помните лет в девять или десять? Там же на смех поднимут, если рубашка не так заправлена или шнурок развязался – а тут лысая девочка.

– Что с ней было? – спросил Максим. Ефремова первично поступала тогда, когда он ещё в отделении не работал.

– Пьяный отчим косички заплетал. – Лазарев развернулся так, чтобы ему лучше было видно Добровольского. – И говорили потом, что не первый раз.

– Кто говорил?

– Полиция, кто ж ещё. Просто раньше он ей только плечи сигаретой прижигал, а тут то ли волосы подпалил, то ли платье. И как потом установили, он её даже не тушил. Она просто бегала по комнате и кричала, пока все само не погасло. К этому времени уже голова, шея, спина, руки…

– Такое вообще бывает? – нахмурился Добровольский. – А где мать была?

Лазарев откашлялся, словно не желая громко и много материться, потом поставил кружку на стол, потому что едва не расплескал кофе.

– Мать потом ещё заявление хотела забрать, потому что кормилец и всё такое. Обычная история. А мы думали, девочка умрёт. Там было сорок процентов, она по квоте шла. Двое суток в шоке. Потом как-то выскочила, я лишний раз убедился, что клинитроны такие ожоги отлично высушивают – руки, шея, голова, – Лазарев слегка прищурился, вспоминая картину годичной давности. – Отлично там все ушло, но волосы… Я фотографии видел, раньше коса была до попы.

– А с отчимом чем кончилось? – спросил Максим.

– Сидит, – сложив