руки на груди, достаточно удовлетворённо ответил Лазарев. – Месяца четыре следствие шло, потом суд. Когда Ефремова с мамой в очередной раз легли на дермотензию, я поинтересовался. «Посадили, – говорит. – Десятку дали».

– Да, если в отношении ребёнка тяжкие телесные… Срок побольше будет, – кивнул Добровольский. – И сколько уже операций было, четыре?

– Да, сегодня четвёртый баллон зашил. Мамаша хоть не сразу, но осознала, какие последствия могли быть для лысой дочери в школе. После того, как девочка пару раз с уроков сбежала, она её на домашнее обучение перевела, ко мне приехали на консультацию. Я посмотрел – в районе темени справа сохранился участок с волосами. Не полоской, а прямо островком таким широким. Сразу квоту оформили на реконструкцию, первый экспандер как-то тяжко шёл, но ничего, мы тоже не пальцем деланные. Потихоньку натянул ей волосы уже на полголовы. В школу она в этом году вряд ли уже пойдёт, но в следующий класс – чуть ли не гарантирую.

Он встал и сделал несколько шагов по кабинету, словно доказывая каждым шагом слова об успешных операциях и прогнозе. Лазарев редко показывал чувства по отношению к пациентам, стараясь их скорее замалчивать или скрывать за шутками, но не в этот раз – похоже, ребёнок, вытерпевший в девять лет ад на земле, зацепил его крепко.

– Петрович, да мы поняли, что ты подвиг совершил, – сказал Кириллов. – Хотя сорок процентов – это же ни о чём вообще. Не умаляя, так сказать, ни в коей мере достоинств. Сейчас и шестьдесят уже частенько не под вопросом.

– Когда я ещё медбратом здесь начинал – тридцать процентов в простыню заворачивали стабильно. Клинитронов не было, всё плыло с пятых суток. Сепсис на сепсисе. – Лазарев снова сел в кресло. – Максим Петрович, что является главным врагом комбустиолога? – взглянул он на Добровольского. – Главный враг комбустиолога – подкожная клетчатка, – медленно и со значением ответил он на свой собственный вопрос. – И поэтому что?

– Надо максимально и своевременно избавляться от неё при глубоких ожогах, – проговорил Добровольский, но в его голосе вместо утвердительной интонации Лазарев услышал скрытый вопрос. Нечто вроде: «…Избавляться, потому что?..»

– Потому что через пять суток она нагноится, ожоговая болезнь развернётся во всей своей красе до фазы септикотоксемии – и на выходе полиорганная недостаточность, сепсис, смерть. Всё по учебнику, – закончил Алексей Петрович мысль Добровольского. – А ведь раньше действительно, тридцатка чуть ли не приговором была. Кипяток или пожар – неважно.

– А что изменилось? Клинитроны появились? – решил развить эту тему Максим.

– Да при чём здесь клинитроны, – махнул рукой Лазарев. – Просто в какой-то момент решили – а чего мы, собственно, смотрим, как люди страдают в этом гною? И стали потихоньку эпифасциальные некрэктомии делать, убирать всё к чёртовой матери активно. А ведь времена тогда – никакого интернета! Никуда не зайдёшь, как сейчас, не почитаешь, книжку или видео не скачаешь, вопрос не задашь. Кто-то где-то по знакомству или на учёбе услышал – и решил попробовать, а потом дальше знания передал. Мы несколько таких операций сделали довольно удачно, а потом две или три смерти подряд – и так выхватили от руководства, что думал уже, где новую работу искать.

– Почему?

– Методика выходила, как сейчас модно говорить, пиратская. Никаких подтверждений в литературе у нас не было, научную работу не вели, оперировали просто на интуиции. Это сейчас понятно, что думали мы правильно и делали, в общем-то, тоже хорошо. Просто на тех антибиотиках, растворах и питании, что были тогда, выходить таких пациентов не представлялось возможным.

– И клинитроны, – вставил слово Кириллов.

– Куда ж без них, а значит, и без тебя, – кивнул Лазарев, чувствуя, что похвалить Николая за поддержание ожоговой реанимации в рабочем состоянии придётся. – С клинитронами вообще была жуткая история. Всё как всегда. Пока жареный петух не клюнет. Помнишь, как в две тысячи шестом году Сбербанк у нас горел в городе?

– Помню, – кивнул Добровольский. – Такое вряд ли забудешь. Я, конечно, тогда здесь не жил, но по телевизору видел. Да и сейчас можно найти в интернете кадры…

– До сих пор жалею, что смотрел эти новости, – куда-то в пол сказал Лазарев. – Как молодые девчонки из окон прыгали. Это же никогда из памяти не сотрёшь. – Он замолчал на несколько секунд, потом продолжил: – Привезли несколько человек. Я знаю, что были и те, кто там, на месте, отказывался от помощи и не ехал к нам. Мы смотрим поступивших, и вдруг приходит суровый дядька в костюме и с порога спрашивает: «Чего вам не хватает для спасения наших сотрудников? – Он из руководства Сбербанка оказался. Достал блокнот, ручку. – Деньги есть. Всё купим. Самолёт в Москву закажем. Говори». Я даже не знал, с чего начать, потому что, с одной стороны, надо было всё, а с другой, если этот список обозначить перед посторонним человеком – значит, подставить начальство.

– Похоже, начальство проиграло в этой моральной схватке, – вздохнул Кириллов.

– Конечно, – кивнул Лазарев. – Но этому чиновнику – а он, кажется, был руководителем то ли того сгоревшего филиала, то ли вообще всех филиалов вместе во Владивостоке, – было не до наших подковерных закупочных интриг. И я ему вывалил всё, чего нам не хватало. На следующий – на следующий! – день привезли три клинитрона. Просто привезли вместе с бригадой наладчиков. На уровне: «Говори, куда ставить». Я на клинитроны смотрел, как на что-то из фантастических фильмов – большие футуристические ванны с цветным табло. Их установили, засыпали кварцевый песок, и уже к вечеру в них пациенты лежали. Какие-то растворы, питание усиленное – всё привезли целыми ящиками. А через пару дней он опять пришёл и говорит: «Завтра будет самолёт из Москвы. Готовы транспортировать в Склиф трёх человек. Есть кандидаты?» Мы с ним пошли в реанимацию и там спрашивали всех. И все отказались. Верили, что их и здесь вылечат. Там, на самом деле, и не было особо кандидатов, но одну девушку всё-таки убедили лететь. Я потом про неё узнавал – она там чуть ласты не склеила от сепсиса. Как чувствовала, что никуда ей не надо.

Он помолчал немного, потом посмотрел на Добровольского и добавил:

– Примерно так мы опыта набирались. Сначала стали активную тактику продвигать, потом не было бы счастья, да несчастье помогло, техника появилась. Один из тех клинитронов в палату поставили – для послеоперационных или для тех, у кого площади не очень большие, в реанимацию им не надо, но спина пострадала, ноги. А там и новая эра с антибиотиками началась. Ты не смотри, что их все чуть ли не