широком деревянном столе парень увидел брошенную наспех скалку, придавившую не до конца раскатанное тесто сероватого оттенка. В маленькой каменной печи, сооруженной у дальней стены, уже подгорали лепешки. Решив свистнуть несколько штук, Коля дрожащими руками кое-как вытащил их наружу и сунул в небольшой холщовый мешок из-под муки. Приглядевшись, на поверхности варева в дымящихся котлах он заметил человеческие пальцы. Случаем, не этим наваристым бульоном его недавно потчевал Щипач? Мысль об этом заставила содержимое Колиного желудка в экстренном режиме выйти наружу. Желание поживиться чем-нибудь с кухни кровожадных гномов у парня тут же пропало. Но кое-что он все-таки прихватил: небольшой кроваво-красный гранат, брошенный в глиняной чашке, по всей видимости, замотавшимся в делах гномом. А может, тот нарочно спрятал драгоценный камень, чтобы сберечь для себя блестящий трофей?

Он снял со стены пылающий факел и пошел дальше. Теперь он двинулся в ту сторону, куда указывал длинный язык пламени, направляемый возникшим сквозняком. Коля отдалялся от посторонних звуков и приближался к совсем темным тоннелям, не освоенным низкорослыми существами.

В это самое время лопоухие гномы все-таки решили отправить на разведку нескольких сородичей, дабы более трезво оценить масштабы трагедии. Остальные жители пещер продолжали прятаться в тайных закуточках. Так называемые козлы отпущения, посланные на возможную погибель, крайне осторожно шагали вдоль стен, пока не достигли тронного зала. С замиранием сердца они вошли в него, вооруженные длинными дубинками. Естественно, ни Коли, ни даже его куртки там уже не было, и разведчики выдохнули с облегчением. Однако к застывшему Щипачу приблизиться так и не рискнули.

Пока карлики вовсю прочесывали свои владения в поисках беглеца, тот, сопровождаемый беспокойным огнем факела, выбрался наружу. Сообразив, что враг покинул их дом, подземные жители сразу же кинулись проверять свои сокровища. На удивление все осталось на местах. Вот только Главбуха очень возмутила серебряная цепочка на груди каменной статуи Щипача. В последующие дни он размышлял над тем, как ее снять и вернуть в общую казну.

Однажды, не придумав ничего более разумного, счетовод все-таки просто подошел и содрал побрякушку. Даже страх мгновенного остолбенения его не остановил. А зря…

Теперь гномам пришлось принять очень трудное решение: они наглухо замуровали вход в тронный зал, дабы избежать умножающихся потерь среди охотников за цепочкой. Трон пещерного предводителя пришлось всей толпой несколько дней тащить в другое место, пока сам король не скончался от разрыва сердца в связи со столь большими переменами. А дальше настали лишь мятежи и смута. И много времени понадобилось карликам, чтобы снова наладить привычный режим своей государственности и вновь показать свои мордочки огромным суровым соснам, охраняющим Могильный остров…

Глава 20. По ту сторону мира

Ёгора постоянно мучила мигрень. Он не успевал за своими собственными мыслями, которые словно иглы беспорядочно впивались в голову. Старик потерял счет дням и ночам, поскольку совсем не выходил из своей вежи, неустанно наблюдая за охотно танцующими языками пламени большого очага. Он молча сидел перед огнем, пожирающим маленькие поленья, и медленно гладил мохнатого пса, лежащего у него в ногах.

После смерти Оци его преемник не мог отделаться от беспросветной тревоги. Неужели он в один миг отрекся от всего, что имел? Ёгор чувствовал в своей груди пылающее сердце, горячившее его кровь, и опасался, что не сможет совладать с этим жаром.

Автор иллюстрации: Елена Рудых

Старик взглянул на свою собаку, некогда представшую перед ним совершенно в ином облике, и мысленно спросил: «Что теперь?» Пес выпрямился, устремив свои черные глазища на хозяина.

Через пару секунд тьма окутала Ёгора со всех сторон. Вокруг стало холодно, и с каждым выдохом наружу вырвался обжигающий губы пар. Необъятность пространства пугала, зарождая внутри чувство опустошающего одиночества. На мгновение старик подумал, что напрочь ослеп. Однако из темноты перед ним возник его мохнатый помощник в том же облике, что и в ту прощальную ночь: с вполне человеческими руками и ногами, только вот от своей черно-белой шерстки, что покрывала даже его лицо, никак не мог отделаться. Он позвал старика за собой.

Оба направились вперед и вскоре подошли к массивной двери, открыв которую, очутились на берегу огромного озера. Ёгор увидел стаю оленей, двигавшихся вплавь в неизвестном направлении. Багровый закат накрывал уставшие сопки теплым одеялом. Почти у самой воды стояла одинокая кувакса, словно оплот надежды посреди обнаженной тундры.

Старик со своим помощником направились к ней. Первым внутрь шагнул черно-белый спутник, учтиво поклонился сидящим вокруг жаркого пламени старцам и опустился на колени рядом с остальными. Ёгор последовал его примеру. Он узнал в присутствующих тех самых древних шаманов, после встречи с которыми жизнь ловозерского рыбака бесповоротно изменилась, и, конечно же, самого Оцю. Все сидели с закрытыми глазами и даже при появлении гостей не разомкнули век.

Неловкое молчание прервала протяжная песня, затянутая одним из хозяев хижины. А после и остальные, включая мохнатого товарища, подхватили ее. Гармоничные звуки заполняли окружавшее пространство и мягкой вибрацией отражались в груди. Ёгор впервые слышал эти непонятные слова, однако неожиданно для себя открыл рот и запел вместе со всеми.

Одни мотивы сменялись другими, голоса переплетались воедино, заставляя костер разгораться сильнее. Когда пение смолкло, Оця произнес:

— Ты теряешь время, Ёгор. Освободи пламя сердца своего, отпусти надоедливые мысли и пропой нашу песню перед очагом жизни своей. А коли нужно будет, ты всегда сможешь найти нас здесь. Только не запирай наглухо двери. Ибо будем мы глухи к мольбам твоим.

После этих слов Оця поднял веки, под которыми вместо глаз открылись две темные пропасти, затягивавшие внутрь каждого смотрящего в них. Дыхание Ёгора остановилось, и он нырнул в зияющую пустоту. В мгновение он вновь очутился в собственной веже, а его смиренный пес по-прежнему лежал напротив.

— Где Колька, знаешь? — обратился старик к собаке.

Та встала и начала что-то вынюхивать вокруг. После подошла к хозяину и запихнула нос ему в карман. Оттуда собака вытащила зубами оберег из оленьего рога и положила его у старческих ног.

— Что ж я раньше ему кулон этот не отдал…

Ёгор повернулся лицом к горящему огню и устремил свой взгляд в самое сердце очага. Тревога комом застряла в горле, а руки крепко сжимали амулет. Дед уловил правым ухом едва различимое: «хи-хи-хи». Языки пламени взмыли вверх, став гладким холстом, на котором, словно написанная кистью художника, возникла картина. На ней старик мог увидеть своего внука, стоявшего на коленях перед сидящим на золотом троне сморщенным