ливень (вымокшие барышни выглядят отзывчивей, чем сухие), снегопад (повод заботливо стряхнуть зимние осадки с осанки), а лучше великорусский мороз (растирать ее пальцы, почему бы не пальчики ног), алкоголь, а значит, смелый пожар души (прокрастинация нашептывает: никто не вспомнит) или затяжная болезнь (притворяться больным — без­отказный метод, больному, если не брать в расчет недуги венерические, отказать трудней, чем здоровому), или очередная попытка самоубиения (опасность переборщить, но разве в прочих пунктах нет опасности), можно только печалиться, что в наших краях цунами, тайфуны, вулканы, землетрясения слабо выражены — а это всегда повод сбросить маски (недаром искусство любви достигло мастерства в Помпеях, где уцелевшие гениально-генитальные фрески показывали королю Виктору Эммануилу в 1842-м, накануне женитьбы, да и то под подписку о неразглашении — «растрясли шлюхи ягодицами Везувий» — вынес вердикт король), без подобных катаклизмов на московской земле остается молчаливое — почему бы не в два часа ночи? — дыхание в телефонную трубку (меня удивляет глобальное отсутствие петиций против тоталитаризма «определителя номеров» — да, мы смирились с рабством, смирились с рабством — пожалуй, следует записать на автоответчик — смирились с рабством).

Валялась вся компания у них на озере — шезлонги, соломенные зонтики, дамы не все, конечно, рады неизбежной исповеди о килограммах — Хатько заговор вязала, что Ленка — мадам плейбойная, ни жиринки — поиздеваться вздумала (вечером, в лабиринтах сада полуперебранка с Раппопортихой — «“Плейбойная” я не говорила») — у нас не такой, простите, блуджет («“Блуджет” не говорила») — своя конюшня, велосипедный тренер, скачки на Сейшелах, танцмейстер, две массажистки (между прочим, обе страшны — и тут — жест на лицо — и там — жест на другое место — никто не знает, насколько Кудрявцев честный мальчик или, когда мамаша Лена отвернется, ворует сладкое, но лишние соблазны ни к чему), полыхало солнце («Ставлю в известность общество, — Кудрявцев начал голым животом /лицо под спортивной газетой — дань далекой юности/, — Песок притараканил Шницель из Санта-Джулии, это, кто не в теме, Корсика» — «Песочек в Порто-Санту, — Пейцверу позволено взбунтнуть, — плевать хотел на Джулию, и, кто не в теме, один из островков Мадейры» — «А-а-а, в Европе, по ходу, все изгажено давно, — узнали? да, Золотая кошка; прельщусь мгновенно, — бурчит Пташинский, — если онемеет, — Чибрик, короче, художник, прошлым летом после Сицилии причинным, короче, местом приболел, но там он отдыхал, по ходу, с женой — он ее, короче, любит, трое дитенышей, по ходу, без любви, муам-муам, не появляются — это от песка зараза, по ходу, липнет хуже насморка» — славно, что общий грохот она не принимает на свой счет), Танька повизгивала, командуя Васьком, — водитель у Кудрявцевых — чтоб учил нырять («Последний парад», — Раппопортиха над схваткой, просто диагност, кто знал, что Васек ей тоже глянулся) — вообще талант Кудрявцева (похоже, в себе не подозревает) быть парнем в доску — от Васька до Шницеля, от Магомета (их садовник) до спичрайтера у Самого — и не бахвальство, когда Кудрявцев, после банных процедур (краснющий мóлодец, да, волосат, но сбалансирован между мужским началом и пасквилем на сэра Дарвина), плеснув вискарь в брутальный баккара, вдруг зевает: «Настанеуа-уа-уааа время, скажуа-уа-уааа — ну как, Отец отечества? с легким паром!»

В тот день — август на излете, на увядании —  жара, из-за которой, видите ли, оглупеть — не шутка, что, правда, открывает новые возможности среди передвигаемых лежаков: рыхля импортный песок лапами шезлонга, переместить свое тело туда, куда ты никогда его не переместишь. Главное — убедительная легенда — тень или, наоборот, слепящее солнце, а также слепни, желание переболтнуть с какой-нибудь вне подозрений Раппопорт, а после, товарищески всхохотнув, — «Ленка, и ты здесь? Когда подгребла?». Помню, дома у Вернье, после «Death in the Afternoon» (куда ж без него), студенческой ватагой разглядывали фотоальбом «Преступных типов» Ломброзо (первое итальянское издание) — Вернье-старший использовал для грима — а младший предложил сличить наши чистосердечные личики с мордами из альбома. Первым отыскался «Славик» — точь-в-точь — «склонен к подделыванию документов» (кажется, он рассчитывал на большее — «Death in the Afternoon» заставит девяностолетнюю мечтать о встрече с конюхом, не исключено, что с его конем). «Пташинских» целых четверо — «эротомания», «эротомания и алкоголизм», «шулерство» (живой Пташинский требовал возмещения сексуального ущерба, раз «шулерство» без «эротомании»), наконец, «способность входить в доверие к вдовам» (прилипло надолго). Женский раздел не столь разнообразен: зачухи из портовых городков (сардины, что ли, уносить под юбкой? подпаивать матросню?), багровомясые (даже на черно-белых фото) прачки (наших красавиц покамест не разнесло), Машке Раппопорт приглядывали сестричек среди путан (тем более семитский тип рифмуется со средиземноморским), но попадания не получалось, а там две-три изумительных, про одну Пташинский кричал «типичная мадонна», Танька всшипела, что ножницами сейчас отрежет ему язык, а затем кое-что поценней языка (самой Таньке досталось амплуа «отвлекалы» — заводит разговор с богатеньким туристом, пока его кармашки потрошит напарник). У Лены затянулась сессия, не поспевала на криминально-спиритический сеанс, а Кудрявцев оказался «саквояжником» («частый типаж на железнодорожном вокзале Милана»). Хатько после всем напела, что Вернье нарочно перелистнул страницу с «Женькой Черничиловой», где стояло «сводня, содержательница притона», но вообще все задумано, чтобы в очередной раз себя, нарциссика, разрекламировать — в самом деле, на нас посматривал, щурясь от магния, орлиноносый неаполитанец — не двойник Андрюши, но неуловимо схожий — с подписью «авантюризм, дар убеждения, обаятелен в манерах и речах, ради внешнего эффекта нередко действует в ущерб корысти» (что-то еще, не вспомню). Мой «преступный родственник» с бáчками и чуть висячей губой (признак фавна) специализировался на «похищении девиц ради выкупа» (тоже прилипло). Я (больной сновидец) свел с ним знакомство спустя полгода во сне: фавн шуровал в ящиках письменного стола, приговаривая по-русски «беспорядочек, дружок, беспорядочек» (посеребренную зажигалку отца успел сунуть в карман) и мурлыча итальянскую песенку: «Bocca baciata non perde ventura, anzi rinnova come fa la luna» (Губы после поцелуя не теряют свой вкус, напротив, он обновляется, как луна). Но внешность — это только внешность. Вероятно, законы естественного отбора распространяются также на мир козлоногих лесных существ, и я не обретаю в себе сил, чтобы подхватить Ленку с лежака и унестись с ней, петляя тренированными копытцами, в оливковую рощу (в наших широтах — березняк), повалить на дерн — «Что, нимфа Эхо, ты этого ждала всю свою бухгалтерскую жизнь?». Возразят, — сатиры не разбивали семьи — неохота спорить и заглядывать в мифологический словарь,