В дороге вы столкнулись с неудобствами, мне жаль, говорит первая.

Ты останавливаешься и смотришь на них. Обе держат сбоку фонари. Из-за длинных волос и накидок они почти неразличимы.

Вам вообще известно, что нас похитили? – спрашиваешь ты.

Конечно, отвечает одна. Но ты скоро поймешь, как тебе повезло.

Ты плетешься по неровной дорожке, а женщины идут сзади. Справа проступает монастырь, женский, по твоим предположениям, а слева – сад с террасами. Ты видишь освещенные высокими фонарями розовые кусты. Наверное, именно их запах ты почувствовала у ворот.

Сначала мыться. Женщина указывает на небольшой деревянный домик сбоку от главного здания. Из открытых окон валит пар. Мысль о том, как ты смоешь с себя всю грязь, зловоние и станешь чистой, гонит тебя вперед, заставляя забыть о боли в окоченевших ногах.

В купальне глубокие медные ванны, наполненные горячей водой. Женщины посыпают сверху розовые лепестки. Отмокните хорошенько после дороги.

Ты раздеваешься, заходишь в ванну, и пар окутывает тебя, спрятав от остальных. Тебе хочется думать, что твое тело, жизнь будут отличаться от жизни других девочек, судьбы которых сплелись с твоей по ошибке, которые, когда им помогли сойти с телеги и повели по тропинке, были такими послушными.

Ты погружаешься в воду и вспоминаешь Птичий источник. Кратковременный покой, когда разум и тело соединились. Шуршание песка. Удары сердца под водой. Какой отдохнувшей ты чувствовала себя тогда. Насколько другим кажется мир и все в нем сейчас.

Ты уходишь под воду, воображая, как смывается вся пыль, все пережитые страхи. Задерживаешь дыхание. Что бы ни произошло потом, тебе хочется это оттянуть.

Ты лежишь, пока вся кожа не сморщивается. Женщина протягивает полотенце:

Ты, наверно, голодная.

Еще бы. Ты осматриваешь купальню. Остальные девочки ушли.

Одевайся и иди за мной. Она ведет тебя в монастырскую трапезную.

Во главе стола стоит пожилая женщина с длинными седыми волосами. Когда ты заходишь, она широко раскидывает руки со словами: Милости просим, милости просим, и приглашает тебя сесть.

Ты выдвигаешь стул, и в трапезной становится совсем тихо. Женщина с седыми волосами кивает тебе и улыбается как знакомой, но ты точно никогда ее не видела.

Дорогие мои! Она сводит руки. Вы, наверное, не догадываетесь, где находитесь.

Ты по очереди смотришь на девочек, сидящих за столом, – на ту, что с бритой головой, с длинными черными волосами, на курчавую, маленькую, высокую, – но ни одна из них не смотрит на тебя в ответ. Их распахнутые глаза прикованы к женщине с седыми волосами.

В ближайшие дни и недели вы узнаете гораздо больше, продолжает она. Пока же скажу вам: вы в безопасности. Мы, ваши сестры, спасли вас от ужасной участи. Ваши похитители торгуют девочками. И не прекратят ни из-за наших просьб, ни из-за чего-либо еще. Это очень выгодно. Мы потратили все наши средства на выкуп вас, всех шестерых, и переправку сюда к нам, чтобы не случилось беды.

После паузы она продолжает: Иначе вас продали бы в рабство.

Ты слушаешь ее слова, произносимые с холодной уверенностью в собственной власти. Ты никогда не слышала, чтобы так говорила женщина. Она будто приказывает, даже тишине в трапезной.

Вы наши младшие сестры, а мы ваши старшие сестры, и мы обещаем заботиться о вас, помогать вам раскрывать ваши таланты… Но вы, конечно, уже устали слушать. Не пора ли приступить к трапезе?

Она кивает, и из кухни друг за другом выходят женщины с серебряными подносами. Столько еды ты не видела никогда.

Ты киваешь на все, что предлагают, пока еда не сваливается с тарелки. Блюда еще разносят, а у тебя уже полон рот. И только съев все, ты поднимаешь взгляд на девочек. Они сидят, опустив головы. Может, боятся, посмотрев на тебя или друг на друга, разрушить чары изобилия.

Женщины встают из-за стола, одни убирают тарелки, другие по очереди выводят вас из трапезной.

Куда мы идем? – спрашиваешь ты у женщины, которая ведет тебя по широкому коридору, держа под руку.

В твою комнату, младшая сестра.

В конце коридора узкая лестница.

Это женский монастырь? – спрашиваешь ты.

Женщина смеется.

Изначально здесь был монастырь, но все монахи умерли или ушли. Мы, в общем-то, не монахини, но дали обет.

Какой?

Нашему искусству.

Искусству?

Мы художницы. Расписываем стены, увидишь.

Ты слишком устала и больше не задаешь вопросов; вы молча доходите до конца коридора. Провожатая открывает дверь и с гордостью говорит:

Вот твоя комната. Я сама ее приготовила.

На столе горит фонарь, его хватает, чтобы осветить маленькую комнатку – стул, закрытое окно, узкую кровать у стены. На столе роза. Ее запах наполняет комнату.

Я буду одна?

Да. Комнат хватает на всех.

Ты садишься на кровать и перебираешь руками мягкое одеяло. Таких удобств у тебя не было никогда.

Сладких снов, младшая сестра, улыбается женщина. Завтра утром я тебя разбужу.

Она закрывает дверь, и ты забираешься под одеяло. Смотришь на трепещущий на потолке свет фонаря и думаешь, какую оплату, какие жертвы от тебя потребуют за спасение от рабства, а потребуют наверняка.

38

Дарвин, наши дни

Четыре раза в неделю вам полагаются занятия спортом или физическая активность, из них один раз гимнастика. Ты попадаешь в группу, где твоих девочек нет, но узнаешь Джеки, которой в первый день случайно наступила на вьетнамку. Она лупит медицинским мячом по внешней стене столовой. Ты становишься подальше и стараешься спрятаться за велосипедным тренажером. Ты не хочешь оказаться в ее поле зрения. Но по стуку понимаешь, где она и ее кулаки.

Тюремная медсестра дала тебе распечатку с упражнениями йоги, чтобы побыстрее восстановить плечо. Ты расстилаешь коврик и медленно меняешь позы – «кошка», «корова», а потом растягиваешься «ребенком». Антибиотики помогли, ты в состоянии нормально двигать плечом и занимаешься, стараясь не касаться лицом коврика, потому что от него воняет чьими-то ногами.

Тебе надо восстановить силы на случай, если Джеки или еще кто-нибудь до тебя доберется, и после растяжки ты начинаешь собственную тренировку: качаешь пресс, а потом, проверяя плечо, отжимаешься. Доходишь до двадцати отжиманий.

Ты смотришь в землю, поэтому непонятно, как долго Джеки уже стоит над тобой. Ты не заметила, как стук прекратился.

Ты переворачиваешься, стараясь держаться непринужденно, и вытягиваешь ноги. Она как дикая собака, думаешь ты, стараясь, чтобы она не учуяла твой страх.

Чего тебе, Джеки?

Откуда ты знаешь, как меня зовут?

Слышала, охранник называл.

И кто тебе разрешил его произносить?

Никто.

Тогда и