В разрыве облаков показались зеленые склоны сопок. Заметно потеплело. Беляков снял кислородную маску. Байдуков строил веселые гримасы и подмигивал мне, но Чкалов был серьезен. На горизонте блеснула знакомая полоска Амура. Мы опять оказались в Хабаровске.

— Почему вернулись? — спросил я, когда мы под проливным дождем выбрались из кабины.　

— Почему, почему? — передразнил Чкалов. — Из-за тебя, милый, ну тебя к чорту! Ведь ты без кислорода мог скапутиться там, наверху…　

Он говорил грубовато и с досадой, но в его голосе не было и нотки зла, раздражения, желания обидеть. А через несколько секунд этот человек с большим сердцем, вмещавшим и мужество и доброту, уже шутил:　

— И как это мы забыли, что корреспондентам тоже нужен кислород!　

Я неуверенно доказывал, что не следовало из-за меня возвращаться: конечно, без кислорода трудно, но терпеть можно…　

Свой рассказ «Спецкор без кислорода» Георгий Филиппович закончил так:　

«Мы догадывались: он боится, что мы его «отставим»; боится возвращаться в Москву поездом и потерять удобный случай поработать как следует для своей газеты. Но мы были слишком хорошо знакомы с журналистом и не хотели его обижать. Решили выждать еще день и итти на такой высоте, когда четвертому члену нашего экипажа хватало бы вдоволь свежего воздуха в тесной кабине самолета…»　

На другое утро «АНТ-25» снова стартовал на запад. Предательские облака развеяло, горы были открыты. Одиннадцать часов полета, и мы опустились на читинском аэродроме. Следующий вечер застал нас на берегу Енисея, в Красноярске. Отсюда путь «АНТ-25» пролегал над безлесными равнинами Западной Сибири.　

— Ну, Егорушка, нынче твой день, — сказал перед стартом Чкалов.　

В полуденной дымке проплыл Новосибирск; новые индустриальные гиганты раскинулись по обоим берегам широкой Оби. Началась Барабинская степь — без конца и края, с синеватыми кружками и овалами озер. Испуганные гулом мотора, из камышей взлетали стаи гусей и уток.　

Снизившись до двухсот метров, Чкалов передал штурвал Байдукову, а тот убавил высоту еще наполовину. «АНТ-25» шел над самой травой. Байдуков оживился и с любопытством оглядывал степь, глаза его приняли мечтательное выражение.　

— Валерий! — позвал он, отметил ногтем на карте точку, подле которой пролегла красная линия маршрута, и показал в окошко:　

— Здесь!..　

«Тарышта, разъезд Омской ж. д.» — прочел я на карте надпись Байдукова. Внизу промелькнули три-четыре домика, станционные здания. Около тридцати лет назад на этом глухом разъезде, в семье железнодорожника Филиппа Байдукова родился мальчик, которого назвали Егором. Детство его проходило в степи, на озерах; тут и развилась в нем страсть к охоте, к далеким путешествиям и приключениям, о которых подчас занятно рассказывали удивительные люди, забредавшие на одинокий сибирский разъезд. Свесившись с полатей, мальчуган слушал рассказы бородатых дядей о зверином царстве — дремучей тайге, о многоводных реках, текущих на север, в ледовые моря, о горах, где находят золотые самородки с детскую голову… «Вот бы повидать!..»　

Однажды восьмилетний Егорушка вскочил на подножку товарного вагона и уехал в сторону ближайшего города. Два года он прожил в детском интернате, затем стал работать подручным кровельщика в паровозном депо. Жизнь привела его в будничный мир: окружающее ничем не напоминало детских мечтаний… Какой кудесник смог бы тогда предсказать ему его будущее — испытателя самолетов, участника замечательных воздушных рейсов, генерала советской авиации.　

Восемнадцати лет Байдуков совершил первый самостоятельный полет в Севастопольской летной школе, куда его послала учиться комсомольская организация. Окончив школу, он испытывал новые конструкции самолетов, питая особое пристрастие к тяжелым многомоторным машинам. Он научился безукоризненно пилотировать в тумане, ночью, и сам Чкалов называет его теперь «богом слепого полета»…　

Прощай, Тарышта! Скоро Омск, и снова тысячные толпы, как в Хабаровске, Чите и Красноярске, встретят летчиков. Байдукова ожидает свидание с отцом и матерью, с друзьями юных лет.　

Чкалов ушел в глубь кабины и дремлет в кресле второго пилота. Сидя подле Байдукова на масляном баке, я вижу как с небольшого озера поднимается стайка уток. В глазах Байдукова вспыхивают азартные огоньки. Самолет настигает стаю. Внизу и по сторонам мелькают серые комочки. Удар! Самолет вздрагивает. Чкалов беспокойно открывает глаза: — Что такое?　

— Пустяки! Вероятно, задели крылом птицу…　

— Выше, выше! — жестом показывает Чкалов.　

Впереди — еще одна сибирская река: Иртыш. Быстро приближается большой город. Здесь экипаж задерживается на лишние сутки, к великой радости омичей. Машину готовят к последнему этапу — в Москву.　

Большой день! «Сталинский маршрут» сегодня возвращается в столицу, где Сталин напутствовал летчиков в далекий рейс. В кабине уже пятеро: Чкалов захватил с собой из Омска авиационного инженера Стомана, который участвовал в тренировочных испытаниях и готовил «АНТ-25» к арктическому перелету. Медленно тянется время. Самолет идет в сотне метров от земли. Где-то горят леса, ощущается запах дыма. Сквозь мглу на пепельном небе проглядывает оранжевый шар солнца. Стенки кабины нагрелись. Нестерпимый зной. Чкалов, сидящий у штурвала, сбросил кожанку, остался в одном свитере. Он проглотил горсть омских ягод, выпил бутылку «Нарзана».　

Степи кончились. Летим над лесистыми предгорьями Уральского хребта. В долинах и на склонах лепятся поселки, пасутся стада, дымят заводские трубы. Какие богатства извлекаются из этих гор! Не шутя утверждают, что в недрах Урала таятся почти все элементы менделеевской таблицы…　

Мы поднялись на полторы тысячи метров. Ветер изменился, и скорость возросла.　

— Волга! — раздается возглас Валерия Павловича.　

Как дорога эта река сердцу Чкалова: у Волги он родился и рос; на Волге рождались крылатые мечты русоволосого озорного подростка и юноши.　

Москва близко. Командир «Сталинского маршрута» садится за штурманский столик, пишет рапорт Иосифу Виссарионовичу Сталину: «Мы летели с Вашим именем в сердцах. Сознание того, что маршрут перелета был дан Вами, вдохновляло нас и помогало преодолевать все трудности. Вы были почетным штурманом нашего маршрута…»　

Затем Чкалов снова берется за штурвал: он взлетел со Щелковского аэродрома, он и посадит там «АНТ-25». Радиограмма из столицы: «К 17 часам — быть в Щелкове». Передаю листок Чкалову. Он несколько раз пробегает текст, лицо у него сосредоточенное, строгое, губы сжаты.　

— Кто будет на аэродроме? — говорит он. — А вдруг товарищ Сталин?!.　

Внизу набегают подмосковные города и поселки. Вот и Ногинск — родина Белякова.　

— Дома, — кричит штурман и приглашает товарищей переодеться.　

Лётные комбинезоны сняты, на втором пилоте и штурмане — белоснежные русские рубашки, вышитые красивыми узорами. Только Чкалов не сменяет одежды, в которой он проделал весь путь. Взгляд его устремлен вперед.　

«Сталинский маршрут» над Москвой. Провожаемый с земли тысячами и тысячами глаз, самолет пересекает столицу на полукилометровой высоте, идет вдоль Ленинградского шоссе и улицы Горького к Красной площади, к Кремлю,