Теперь надо раздобыть другую машину и скорее на остров Удд…

III

Дежурный хабаровского аэропорта огорошил меня: сухопутные машины на Удд не летают, сообщение поддерживается гидросамолетами.　

Почему же не ходят сухопутные? Смог же Чкалов посадить на острове огромную машину?!　

— Так то Чкалов! — нравоучительно заметил дежурный. — Советую обратиться в гидропорт.

Оттуда ответили: все самолеты отправлены в Николаевск- на-Амуре и на Удд. Что делать? Не садиться же на пароход, который будет тащиться до низовьев Амура трое суток!..　

Спустя час я сидел в знакомом операционном зале хабаровского телеграфа, ожидая, когда в Москве у прямого провода появится вызванный мною представитель редакции; телефонная связь между столицей и Дальним Востоком в то время только устанавливалась. Внезапно аппарат ожил, и по ленте побежали буквы.　

— Представитель «Правды» у провода, — сказал оператор.　

Я передал о своих затруднениях. Необходима помощь редакции, чтобы получить гидросамолет пограничной охраны. На ленте появился ответ: сейчас позвоню редактору… ждите…　

Лента снова пришла в движение: все сделано… хабаровским пограничникам отправлена телеграмма… редакция просит предоставить вам гидросамолет… действуйте…　

Я направился к выходу. В полуосвещенном вестибюле нервно расхаживал человек с дорожным чемоданчиком. Его фигура показалась мне знакомой. Луч света упал на его взъерошенные волосы.　

— Темин! Откуда и куда?　

— Какая встреча! Вы тоже туда? — закричал фотокорреспондент, многозначительно подчеркивая последнее слово.　

Виктор Темин в день чкаловского старта вылетел из Свердловска на восток: редакция поручила ему фотосъемку экипажа «АНТ-25». Он опустился в хабаровском аэропорту четырьмя часами раньше меня.　

— Такая неудача! Последняя «гидра» улетела чуть не на глазах, — горевал Темин. — Боюсь, что застрянем: на завтра нет никаких надежд. Нам хотя бы самую захудалую «шаврушку».　

— Послушайте, Виктор, — что бы вы дали за гидросамолет?　

— Всё! — не задумываясь, воскликнул он с жестом старого трагика.　

— Даже вашу драгоценную пленку?　

— Три катушки, пять… Десять! Весь запас!　

— Хорошо. Завтра вы будете на острове Удд. Интересно, как вы будете там работать без пленки?..　

— Вы шутите, шутите! — схватил он меня за плечи.　

— Без шуток: завтра вы увидите Чкалова и сделаете потрясающие снимки. Вероятно, вы будете первым фотокорреспондентом, когда-либо посетившим остров Удд…　

Рано утром морской бомбардировщик, похожий на гигантскую чайку, оторвался от поверхности амурской протоки и плавно поднялся над великой дальневосточной рекой. «Летающую лодку» вел командир отряда пограничной авиации. Я сидел в открытой кабине на месте второго пилота. В носовом отсеке устроился Темин. Временами небольшой люк перед нами приподнимался, и показывалась голова моего неожиданного спутника. Он нацеливался «лейкой» и, ежась от порывистого ветра, крутил и щелкал, щелкал и крутил… Внизу сверкала под солнцем широкая лента Амура. Виднелись речные суда, казавшиеся игрушечными, рыбацкие лодки-скорлупки и вереницы плотов, похожих на спичечные коробки. Параллельно руслу через леса и поля тянулась серая полоска шоссе. Оно выбежало из чащи и устремилось вперед, теряясь в голубоватой дымке.　

Командир гидроплана показал рукой налево.　

— Ком-со-мольск! — раздельно прокричал он.　

Летом 1932 года на левом берегу Амура, возле небольшого селения, с пароходов сходили веселые, полные энергии, юноши и девушки. Высаживались рослые и предприимчивые москвичи и ленинградцы; коренастые и строгие сибиряки; мечтательные украинские девчата; скромные, голубоглазые белоруссы; подвижная и шумная молодежь закавказских республик; черноволосые, стройные сыны и дочери Средней Азии; псковитяне, одесситы, астраханцы, харьковчане, туляки…　

С рюкзаками и мешками на плечах они собирались на берегу, пытливо разглядывая пустынную местность, которую им предстояло обжить и освоить. Они шли покорять глухую тайгу, корчевать вековые деревья, прокладывать дороги через леса и сопки. Шли строить новый дальневосточный город. Этот город должен был стать достойным советской молодежи, его уже назвали — Комсомольск.　

И вот этот город подо мной. Видны прямые улицы, квадраты площадей, сады и цветники. Темными жучками пробегают автомашины. Окна домов сверкают отблеском солнечных лучей. Прямоугольные, строгие здания заводов соединены с городом полосками шоссейных дорог.　

И снова — глушь, тайга. Я поворачиваюсь назад и провожаю взглядом дивный, словно чудом возникший город, пока не расплываются на туманном горизонте его здания, речной порт, пути железной дороги, связывающей Комсомольск со всей страной.　

Безостановочно развертывается широкая лента реки. Изредка промелькнет песчаный либо лесистый островок, прибрежное селение с деревянной пристанью на плаву, и опять тянутся таежные просторы.　

Левый берег поднимается все выше, по крутым зеленым склонам сбегают ручьи. На западе, сколько видит глаз, нет никаких признаков человеческого жилья; можно итти неделями, не встречая живой души; разве что попадется одинокий охотник… В этой вековой тайге нашел недавно гибель мой друг, отважный морской летчик Саша Святогоров, заблудившийся в тумане.　

Природа щедро окрасила этот край. Под лучами солнца леса, сопки и воды принимают то нежно голубой, то сиреневый, то бледнорозовый оттенок.　

Амур круто поворачивает влево и быстро уходит от нас. Летчик бросает взгляд на часы и дважды разжимает кулак: до Николаевска десять минут полета.　

Справа показался небольшой мыс, а на другом берегу — строения. Деревянные домики спускаются к самой реке. Порт окутан дымками пароходов. Это — Николаевск-на-Амуре.　

Мы с Теминым спешим на телеграф. На скамейке возле пестрого цветника, разбитого перед зданием, сидит человек в кожаной куртке и перебирает какие-то бумаги. Он поднимает голову, и мы узнаем Белякова.　

— Александр Васильевич! Вы здесь?　

— Как видите, — улыбнулся Беляков.　

— А Валерий Павлович, Байдуков?　

— На острове. Я приехал говорить с Москвой, сейчас возвращаюсь. Вы какими способами добирались?　

— От Читы до Хабаровска на «Р-5», а сюда «гидрой»; она ждет на реке. Полетим вместе?　

— Отлично. На торпедном катере утомительно, полтора часа меня трясло.　

Между Николаевском и островом Удд за эти два дня установилось регулярное движение пограничных гидропланов и торпедных катеров. Делегации из города везли летчикам подарки — ящики с вином, папиросы, корзины со свежей и копченой амурской кетой. Николаевский телеграф принимал сотни приветствий.　

— Вот везу, еще не разобрался, — помахал Беляков толстой пачкой телеграмм.　

Опять «летающая лодка» понеслась над Амуром. Затем мы пересекли прибрежную часть материка и оказались над Татарским проливом. Впереди темнело Охотское море, справа были видны берега Сахалина. А вот и острова: маленький Кевос, кажущийся безлюдным; Лангр с его зверобойным комбинатом и пристанью; наконец, узкий и продолговатый остров Удд. Скоро географам придется внести изменения на карты: Удд, Лангр и Кевос получат новые наименования: Чкалов, Байдуков, Беляков.　

«Летающая лодка» описывает плавный круг над островом. На берегу, где я высаживался четыре года назад, стоит, раскинув красные крылья, чкаловский самолет; чудится, что вот-вот он взлетит и устремится в высь… Вздымая фонтаны, «летающая лодка» бежит по заливу Счастья. Стали на якорь. От берега двинулась плоскодонка. Старый гиляк, медленно